Я выдохнула. Осталось только оттереть эту гадость с ушей. Уши я напудрила основательно, так как не секрет, что эта часть тела слишком индивидуальна. Но, надеюсь, ничего такого не случиться, если мои ушки немного побудут неузнаваемыми. Вот волосы зато пришлось перекрашивать назад. В нормальный цвет они все равно вернуться только завтра, так что я сделала их неестественно рыжими с легким розоватым отливом. Ну, а что, я же девочка! Вон, Сэйни, так та вообще то синяя, то зеленая. Еще и бабочку свою перекрашивает в тот же цвет, чтобы смотреться комплектно. Но она дриада, ей можно…
Я взглянула на часы – у меня оставалось не так много времени, скоро нума Мемория уйдет читать лекции в нашей довузовской школе для одаренных, а это дело она страшно любит и частенько забывает о том, что детям иногда нужно возвращаться домой. И если я не застану ее сейчас, мне придется ловить ее неизвестно где и неизвестно когда! Так что я сгребла свои средства преображения, скинув их в сумку, туда же затолкала фиолетовый плащ, раздобытый в старом шкафу моей прелестной сестрицы и послуживший чудесным дополнением к образу неузнаваемой брюнетки, и помчалась на Пончиковый переулок.
Здесь жила моя любимая преподавательница, которую я на самом деле жаждала заполучить в альговеи. Ее, а не нума Батиста… Эх, что же все так стремительно меняется!
Нума Мемория преподавала у нас искусство лечебного травоведения на первом курсе и была вся такая невозможная фея, что я просто не знаю, как ее угораздило оказаться в «упсе»! Нума Мемория была милой пожилой леди с мягким характером, волнистыми белыми волосами и справедливыми голубыми глазами. Еще у нее была родинка на правой руке и немного пушистые щеки. Так что при определённом свете она слегка походила на белоснежный персик. Не смотря на ее кроткий нрав, все боялись ее ослушаться. Я не представляла себе, что бы такого эта добрая женщина могла сделать в наказание, и просто боялась вместе со всеми. Ну, знаете, вроде как в древних книгах это странное чувство называлось «уважением». Нынешнее поколение от него было избавлено, так как с этими функциями вполне управлялся страх быть подверженным какому-нибудь опасному заклятью или оказаться в допросной Ордена по ложному доносу. Уж кто-кто, а они-то умели выворачивать из человека душу и многое другое. Но, не будем об этом.
За эти несколько дней я испытала столько душевных страданий, что мне срочно нужно было кого-нибудь обнять, а мои холодные родственнички для этой цели не годились. Маман все больше делала вид, что уже спит, если я появлялась дома (похоже, что моя лекция о сотворении мира произвела на нее неизгладимое впечатление, и она боялась продолжения, как вселенского мора, что я вполне могла понять, так как в прошлый раз меня прервали только на моменте образования Авесказары), папа вечно пропадал на парламентских совещаниях или играл с друзьями в зачарованный крокет, Кристиан был занят планированием пакостей. Он, кстати, не стал подпиливать мебель в моей комнате, а просто приклеил все предметы к полкам магическим клеем, и особенно постарался в ванной, тщательно промазав всю туалетную бумагу. Воспользовавшись тем, что он не станет говорить правду, так как сильно хочет выучить свое первое в жизни световое заклинание, я нажаловалась отцу! Папа проникся ситуацией, но решил вопрос по-своему – заставив Кристиана разносить членам своего джентельменского клуба напитки на следующей игре в крокет. Кристиан оказался настолько великолепным подхалимом, что за эту игру собрал немало чаевых, на которые как следует оторвался в лавочке сэра Гарвика, накупив светящихся жвачек, кремов временного облысения и бомбочек. Кстати, после помилования Кристиана папенька, занимаясь вечерним чтением газет, даже удосужился уделить мне время и спросить, как идут мои дела с дипломом, когда я проходила мимо. При этом он так странно посмотрел мне в глаза, будто знал, что идут они так себе и в какую-то нехорошую сторону. Я, разумеется, профессионально соврала. Не буду же я вмешивать моего вечно занятого и слишком далекого от мелкой материальности отца в такие дела, как мой конфликт с нумой Антинуйей. Но, может, я надумываю про папенькин взгляд. Может, просто маман проболталась ему про ключ? И он пытался выяснить по степени нечестности моего взгляда насколько сильно я нарушила суверенность бабуленькиного склепа? Теперь мы этого не узнаем, ведь откровенные разговоры всегда пугают. Кто знает, к чему они приведут? А сидеть наказанной в заточении и читать талмуды Ордена с назидательными речами, этакий магический Домострой о морали и нравственности, мне не хотелось.