Мсье Гурджиев

Я могу передать разговоры, которые мы с ним вели, истол-ковать его умолчания, описать внешность, изложить учение, но переворот, произошедший в моей душе со времени первой нашей встречи, описать очень трудно. Еще до смерти Гурджиева я обнаружила, что во мне происходят важные и благотворные перемены. Его смерть не только их не прервала, но ускорила. И, наконец, я поняла, что со мной произошло. Я сумела измениться, эта перемена и была моим «Я».

Этого не объяснишь. Тайна невыразима, она за пределами человеческого понимания.

А человек это тайна.

Космос это тайна.

Человеческая связь с Космосом тайна.

Все тайна, все парадокс.

Чтобы это понять, мало человеческого разума, необходимо знание. Гурджиев обладал знанием. Знание ему было необходимо, чтобы «быть», как он выражался. И он всегда знал, как «быть».

У меня же случаются только проблески знания. На по-добную вспышку понимания способно во мне лишь то, что и является моей сутью. В эти минуты я осознаю, что моя личность не едина, осознаю отличие своей сути от привычного повседневного «я».

Но подобные прозрения не проходят бесследно. Что-то от них остается, ведь я всякий раз чувствую, как моя способность восприятия увеличивается, расширяется, углубляется. Не знаю, что такое суть вещей, но уверена, что это не пустая фикция.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ЖОРЖЕТТ ЛЕБЛАН[32]

Отрывки из моего дневника. Гурджиев дома, в Париже. Мои приступы. Что он для меня сделал. Мое тело созерцает чудо. Гурджиев на мгновение сбрасывает маску. Гурджиев играет на органе. Новогодняя ночь у Гурджиева. Наступают ответственные минуты. Я боюсь. Я в нетерпении. Гурджиев мне говорил: «Это только начало».

МНЕ посчастливилось постоянно встречаться с Гурджиевым до самого начала войны. Об этом тесном общении, о «работе», короче говоря, обо всем процессе «обучения», принесшем несравненную пользу и счастье, лучше всего расскажут несколько страничек моего дневника. Записи я делала не постоянно, а время от времени, чтобы занять долгие бессонные ночи, ставшие для меня ночами просветления.

Несколько смущает, что описанные в дневнике испытания, которым я себя подвергала, могут быть совсем неверно истолкованы. Мол, я стремилась загладить ошибку, искупить вину, изжить детскую травму или впала в дурно понятый мистицизм. А я всего лишь пыталась разбудить и развить возможности, заложенные в каждом человеке. Не стану говорить об общих принципах подобной науки, да и права на то не имею. Просто немного расскажу о своей жизни и о том, что, по-моему, было в ней важнейшим.

ОТРЫВОК ИЗ ДНЕВНИКА (1936—1940)

Июнь 1936 г. Постоянная тоска. Ужасное время. Наконец нашла жилье, на улице Казимира Перье, между церковью и деревьями.

Конец месяца дивный: я снова встретилась с Гурджиевым. Он недавно поселился в Париже. «Мое время уходит, а я не совершенствуюсь, решилась я обратиться к нему. Мне уже недолго осталось жить, поэтому прошу вас дать мне почитать новые главы своей рукописи». Он долго на меня смотрел. Наконец сказал: «Вы еще поживете. Хорошо, приходите завтра, позавтракаем, и я дам вам их прочесть».

А затем прошептал несколько слов, которые я с трудом разобрала: «Больная печень, все органы парализованы». Потом опять долго меня рассматривал и подтвердил: «Хорошо… Я вам помогу».

Мне хотелось бы осыпать его благодарностями, но я знала, что следует себя сдержать, он и так все понимает. Я еле выдавила: «Спасибо».

Позавтракала с несколькими его учениками. После завтрака он принес рукопись и положил ее в шкаф, стоявший в комнатке рядом со столовой. Сказал, что рукопись в моем полном распоряжении. Могу приходить в любое время и читать.

Я, конечно, прихожу каждый день. Читаю с таким рвением, словно вся моя жизнь зависит от того, пойму я или нет глубокие мысли, запечатленные на этих страницах.

28 и 29 июня. Опять приступ болей в печени и солнечном сплетении.[33]

Четверг, 16 июля. Сообщила ему, что чувствую перемену не мучилась в течение двух недель, впервые за двадцать лет. Доволен, не удивлен. Подтвердил: «Я к этому стремился, так и должно быть». И опять повторил: «Вы молоды». Позже я поняла, что главным он считал работу желез. Объяснил, что я могу надеяться… занятия займут пять лет. Надо одновременно развивать и дух и тело, иначе ничего не выйдет. Печень очищает организм. В Тибете всякий священник врач, и наоборот.

Он сказал своим ученикам, что мой случай ему интере-сен: «Она была претендентом на смерть, теперь претендент на жизнь…» За ужином он посмотрел на меня взглядом, полным лукавства: «Только одно скажу: читайте книгу, читайте, мадам, читайте…»