Читаем Мсье Гурджиев полностью

Для тех, кто никогда в жизни не хотел и не искал, это нетрудно. Для меня же это будет гибельным итогом моих постоянных исканий, безнадежных поисков. Смерть. Но во имя жизни.

Не могу написать эти слова без содрогания: «I will do».

19 октября 1937 г. Пять утра, я в своей комнате на Казимира Перье. Молодые деревца на фоне густой синевы да- руют радость и спокойствие. Боже мой! Почему я вообразила, что возможна жизнь иная, чем у простого смертного, жизнь, которая все больше и больше казалась мне ложем из роз? Я полюбила эту жизнь. И в конце концов обрела ее как умопостигаемое учение, но согретое необык- новенной лаской и совершенно ясное. Какие перемены при- несет новая жертва? Не знаю.

В одиннадцать мы с Маргарет попросим у Учителя разрешения, «начать».

19 октября, вечер. Он согласен и назначил встречу на завтра, в час дня, у себя.

20 октября 1937 г. Когда мы пришли, он снова объяснил нам то, что мы уже знали, необходимость решиться; помнить, что «работа» будет все более и более трудной; еще не поздно сказать «нет». О вознаграждении он не говорил. Вот что для меня самое важное: он хочет, чтобы мы помогли друг другу.

21 октября 1937 г. Божественное время в Люксембургском саду ветер играет опавшими листьями. Начала новую «работу», которую Гурджиев описал мне так ясно и полно, что я все поняла, даже не вникнув до конца в смысл сказанного. Для меня это долгожданное пробуждение действие, ощутимый, реальный поступок, который постоянно обогащает мое существование.

Как-то, лет сорок назад, я писала Метерлинку: «Не знаю, как ты меня представляешь, но я похожа на парящий в воздухе мыльный пузырь, оторвавшийся от реальности. В глубине души я уверена, что не существую вовсе. Но, даже витая в пустоте, я продолжаю ощущать недовольство собой. Чтобы измениться, я обязана выполнить свой долг, но уклоняюсь от этого. Из самых сокровенных глубин приходит ощущение какой-то упущенной возможности, исходит приказ. Я не знаю, как его выполнить, но пытаюсь, пытаюсь…»

Сейчас, спустя годы, когда я наконец поняла, что надо делать, я перечитываю слова: «Чтобы измениться, я обязана выполнить свой долг, но уклоняюсь от этого…»

11 часов вечера. В общем, сегодня, 21 октября, я прожила несколько подлинных мгновений.

Конец декабря 1937 г. Я жила слишком интенсивно, устала, плохо сплю.

Сейчас, если я увижу приближение смерти, я не уступлю ей так легко, как уступила бы в прежние годы, когда лежала в больничной палате. Потому что теперь живу подлинной жизнью, о существовании которой раньше не подозревала.

Я сказала Гурджиеву: «Мне немного страшно, жизнь вздымается во мне морской волной».

Он повторил: «Это еще только самое начало».

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

РЕНЕ БАРЖАВЕЛЬ

Моя единственная встреча с Гурджиевым. Он посмеивается и угощает меня луком. Я испугался Гурджиева. Моя «работа» с г-жой Зальцман. Поиски истины. Я всем обязан Учению.

Я ВСЕГО один раз встречался с Гурджиевым. Разумеется, не решусь о нем судить, хотя мы всего в жизни перепробовали и в конце концов наш разум-прозорливец пришел к несомненному выводу, что мы не больше чем дерьмо, плещущееся в горшке и отбрасывающее свой отблеск на окружающий мир. Необходимо разгрести нечистоты, чтобы пробился чистый лучик света. Но как это сделать, если всю жизнь мы упоенно занимались самоистреблением? Мало кто стяжал успех на этом пути; как правило, дело кончалось ничем; но все же попытка не пытка.

Не касаюсь учения Гурджиева. И вообще, я не только не намереваюсь выносить ему приговор, но и воздержусь от малейшей оценки. Как-то во время оккупации я посетил одни из обедов, которые он устраивал для своих учеников. За столом» сидело человек десять. Гурджиев постоянно посмеивался, глядя на нас. И, надо признать, заслуженно. Он любил смутить новичка, поэтому предложил мне сырого лука. Намек на то, что я провансалец: для нас лук лучшее лакомство. Немного развлекся, к тому же попытка не пытка.

Больше я не ходил на его обеды и вообще не встречался с Гурджиевым. Почему? Отсутствие времени, денег, продовольственных карточек, два маленьких ребенка, бытовые трудности… Нет, не то, пустые отговорки. Сейчас, через годы, я понимаю, что просто испугался… Я долго работал с одной его ученицей. Это была настолько прозрачная личность, что в ее изложении учение становилось понятным, теория Гурджиева математически точной. А могучий темперамент самого Гурджиева меня подавлял. Не нужен мне этот вулкан, лучше я полюбуюсь ручейком, струившимся из его подножья.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о КГБ
10 мифов о КГБ

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷20 лет назад на смену советской пропаганде, воспевавшей «чистые руки» и «горячие сердца» чекистов, пришли антисоветские мифы о «кровавой гэбне». Именно с демонизации КГБ начался развал Советской державы. И до сих пор проклятия в адрес органов госбезопасности остаются главным козырем в идеологической войне против нашей страны.Новая книга известного историка опровергает самые расхожие, самые оголтелые и клеветнические измышления об отечественных спецслужбах, показывая подлинный вклад чекистов в создание СССР, укрепление его обороноспособности, развитие экономики, науки, культуры, в защиту прав простых советских людей и советского образа жизни.÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Александр Север

Военное дело / Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Советская внешняя разведка. 1920–1945 годы. История, структура и кадры
Советская внешняя разведка. 1920–1945 годы. История, структура и кадры

Когда в декабре 1920 года в структуре ВЧК был создано подразделение внешней разведки ИНО (Иностранный отдел), то организовывать разведывательную работу пришлось «с нуля». Несмотря на это к началу Второй мировой войны советская внешняя разведка была одной из мощнейших в мире и могла на равных конкурировать с признанными лидерами того времени – британской и германской.Впервые подробно и достоверно рассказано о большинстве операций советской внешней разведки с момента ее создания до начала «холодной войны». Биографии руководителей, кадровых сотрудников и ценных агентов. Структура центрального аппарата и резидентур за рубежом.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Александр Иванович Колпакиди , Валентин Константинович Мзареулов

Военное дело / Документальная литература
The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable
The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable

A BLACK SWAN is a highly improbable event with three principal characteristics: It is unpredictable; it carries a massive impact; and, after the fact, we concoct an explanation that makes it appear less random, and more predictable, than it was. The astonishing success of Google was a black swan; so was 9/11. For Nassim Nicholas Taleb, black swans underlie almost everything about our world, from the rise of religions to events in our own personal lives.Why do we not acknowledge the phenomenon of black swans until after they occur? Part of the answer, according to Taleb, is that humans are hardwired to learn specifics when they should be focused on generalities. We concentrate on things we already know and time and time again fail to take into consideration what we don't know. We are, therefore, unable to truly estimate opportunities, too vulnerable to the impulse to simplify, narrate, and categorize, and not open enough to rewarding those who can imagine the "impossible."For years, Taleb has studied how we fool ourselves into thinking we know more than we actually do. We restrict our thinking to the irrelevant and inconsequential, while large events continue to surprise us and shape our world. Now, in this revelatory book, Taleb explains everything we know about what we don't know. He offers surprisingly simple tricks for dealing with black swans and benefiting from them.Elegant, startling, and universal in its applications, The Black Swan will change the way you look at the world. Taleb is a vastly entertaining writer, with wit, irreverence, and unusual stories to tell. He has a polymathic command of subjects ranging from cognitive science to business to probability theory. The Black Swan is a landmark book—itself a black swan.Nassim Nicholas Taleb has devoted his life to immersing himself in problems of luck, uncertainty, probability, and knowledge. Part literary essayist, part empiricist, part no-nonsense mathematical trader, he is currently taking a break by serving as the Dean's Professor in the Sciences of Uncertainty at the University of Massachusetts at Amherst. His last book, the bestseller Fooled by Randomness, has been published in twenty languages, Taleb lives mostly in New York.

Nassim Nicholas Taleb

Документальная литература / Культурология / История