Мстители двенадцатого года

— Истомин, — представился. — Предводитель и кавалер. Прошу пожаловать. — Он радушно улыбался, кланялся и суетливо потирал пухлые руки.

Алексей, придерживая саблю, тяжело разминая ноги, затекшие от целого дня езды, пошел рядом. «И что он суетится, — подумалось. — Не русское какое-то хлебосольство».

Возле крыльца толпилась дворня. Истомин быстро и толково распорядился и по ужину, и по устройству отряда, и по кормлению лошадей.

— Овса сможем у вас купить? — спросил Алексей на ходу. — Крайняя нужда. Который день лошади на сене.

— Справедливо замечено. Коли нет овса, конь и без боя упадет. Да только, ваша светлость князь, нет у меня овса и сена в достатке нет. Намедни супостат Бонапартиев наведался. Все подчистую, по-европейски, вымел. Ладно еще, благодаря Бога, в погреба не нагрянул. Есть чем вашу светлость потчевать. А овса нет, ни меры, ни четверти.

Входя в дом, Алексей бросил Волоху через плечо, неслышно:

— Посмотри-ка там. Насчет овса.

— Не извольте беспокоиться, Алексей Петрович. Все понял. Ребят пущу — девки у барина гладкие, через них все прознаем.

— Да так ли понял, Волох?

— Обижаете. Не пальцем делан. У моего батьки, знаете, какой струмент был для…

— Про батькин «струмент», Волох, потом расскажешь. Когда овес найдешь.

— Чтоб гусар — что тебе вино, что тебе овес не нашел — такое, Алексей Петрович, не бывало. И не будет.

— Только… Понял?

— Не пальцем…

— Иди, Волох. Шермака не забудь.

— А то!

Прошли крытый балкон, вошли в залу. Навстречу выплыла хозяйка — полная, без всякой меры в декольте, с голыми до плеч пышными руками — будто любезных кавалеров ждала.

— Наконец-то! — она протянула Алексею обе руки, розовые, надушенные, в кольцах и браслетах. — Освободитель! Рыцарь! Мы уже и ждать вас устали. Мало что французы неистово обижают, так и люди наши от рук отбились. Все с вилами да косами по имению ходят, воевать супостата собрались. Дерзки стали. Меж собой говорят: вот Бонапарта изгоним, государь нам волю даст. Вы бы, поручик, перепороли бы их своими силами. Авось успокоятся.

— Рад бы, сударыня, — зло усмехнулся в усы Алексей, — да только у нас отряд, а не экзекуторы.

— Ах, как жаль! Базиль, — строгий взгляд на супруга, — сам опасается распорядиться. Да уж я ему говорю: из своей руки выпори. «Нет, я дворянин! Распорядиться могу, но не более». А кому распорядиться? Все волком смотрят, волю ждут.

— Софи! — Истомин прижал руки к груди. — Прекратите это. Доставьте лучше князю ужин и покой. Прошу, князь, к столу. Отведайте скудное угощение. Разорил нас супостат.

Алексей с удовольствием сел к столу, сервированному, обильному. Отнюдь не разоренному супостатом. Вина всякие, даже хорошее шампанское. Рябчик, жаркое, икра, рыбка белая и свои караси — золотистые, жаренные в сметане. К десерту — яблоки, варенье, печенье.

— Повар у нас отменный, — говорила без устали Софи, кокетничая, — в Париже обучался. Устриц умеет подать, да где их взять в глуши нашей? Сказывал, и лягушек может сготовить, да у нас, в бедной России, они худы, не мясисты.

— И, матушка, — возразил с веселостью предводитель и кавалер, — глянь-ка за старый амбар, какие там жабы толстенные. Ножки, что у индейки, жирные, мясистые.

— Фи, Базиль! Что за манера за столом гадости говорить! Угощайтесь, Алексис, не чинитесь. Я, чай, в походе вам такое не готовят.

Алексей живо сказал положенный и ожидаемый комплимент. Сложный такой; похвалил в одной замысловатой фразе и котлету, и хозяйку.

— Вишь, матушка, князь овса продать просит…

— Да где ж его взять? — Софи вздохнула и горестно подперла пухлую щеку пухлой ладошкой. — Свои-то лошади овса давно не получали. Все сено прошлого года да ржаная солома. Угощайтесь, князь, вижу, что вы голодны.

Истомин своей рукой исправно подливал вино, не давал пустовать и водочной рюмке.

Позвонил, приказал вошедшему лакею:

— Распорядись баньку истопить для господ офицеров. Да старосту отряди солдат по избам развести. — И пояснил для Алексея: — Тут у меня, верстах в трех, деревенька; что вашим ребяткам в сарае да в палатках мерзнуть. Пусть под крышами погреются.

Алексей предложение отклонил. Не понравилось оно ему: негоже командиру в трех верстах от эскадрона ночевать. Да еще вблизи неприятеля. Который неизвестно где — может, и не в трех, а в одной версте отсюда.

Вошел веселый и бодрый Заруцкой, доложил о размещении людей и лошадей, озорно подмигнул, печально сообщая, что надо бы овса, да вот нет его, разве что Волох на деревне сыщет. Алексей его понял и повеселел. Истомин, усаживая Заруцкого за стол, сделался еще любезнее. Софи все внимание свое перекинула на корнета.

— Заруцкой… Заруцкой… — Стала как бы припоминать. — Фамилия русская, а по облику вы чистый француз. Они стройны и изящны. Вот и в вас нет эдакой дубовости, даже в дворянах наших весьма заметной.

Заруцкой не смущался, Алексей легко и незаметно усмехался в усы. Истомин заметно, но мимолетно хмурился.

Зажгли свечи, смеркалось нынче рано, часы хрипло пробили.