Мстители двенадцатого года

— Не дурной, — засмеялся Егор, — с понятием. Поскакал я. Храни вас Господь!

Алексей долго смотрел ему вслед, потом, пустив нетерпеливого Шермака галопом, нагнал колонну.

— Что там, Алексей? — Заруцкой спросил. — Записочку тебе Софи любезная прислала? Рандеву в Париже назначила?

Алексей подозвал Волоха, коротко рассказал им о «записочке».

— Мерзавец! — вспыхнул Заруцкой. — Вернемся? Накажем подлеца?

— Попозже. Сперва французов накажем.

— Да ведь — полк, Алеша.

— Ну, думаю, весь полк нас догонять не станет, а кто догонит, то на свою беду. Верно, Волох?

— Точно так! Встретим и проводим.

— Тебе, Волох, особая задача — офицеров брать. Смотри, чтоб их не порубили наши молодцы. Частью мы приказ выполнили — дислокацию полка определили. Вторая часть — офицеров поболе числом в плен взять.

— Спроси меня, — буркнул Волох, — я б их не брал.

— Вот тебя генерал и не спросил. Оплошал, стало быть.

Неожиданно похолодало. Щеки стало щипать ознобом. Даже одинокий месяц в светлом еще небе, казалось, ежился от стужи. — А ну, запевай! — весело гаркнул корнет Заруцкой. И первым затянул:

Ты, Рассея, ты Рассея,

Ты, Рассейская земля,

Много крови пролила,

Много силы забрала!

Дружно, охотно подхватили, браво приосанились. Даже кони веселей пошли, громче застучали копытами в затвердевшую дорогу.

А молодец этот Заруцкой, тепло подумалось Алексею. И словно в ответ на это проговорил, потирая щеку, Волох:

— Славный корнет. Только уж очень в бою азартен. Безоглядно бьется.

— Ему иначе нельзя. Молод, надо всем показать, что не трус. И я такой же был.

— Да уж, не в обиду сказать, — осторожно усмехнулся в ответ Волох, — сильно вы состарились с той поры.

— Не годами, есаул, жизнь счет ведет, а пережитым.

Да, у нас что ни офицер, так поэт и философ.

Миновался лесок, потянулось пустое поле. Ветерок на просторе разогнался. Трепал конские хвосты и гривы, кони недовольно фыркали, мотали головами.

— Далеко еще? — спросил Алексей.

— Проводник сказывал: за полем — речка, на другом берегу — роща, а уж за ней, по праву руку, самое Завидово и есть. Так, полагаю, верст пять еще. Не заморились? А то бы в коляску вам сесть. Согреться.

— Да ты пьяница, Волох! — засмеялся Алексей.

— Да я не об себе заботу держу, — смутился Волох, — об вас печалюсь.

— Ладно, по-твоему будет. Нагоняй коляску, денщику скажи, что поручик приказал тебе выдать стаканчик водки.

— И калачом закусить, — весело добавил Волох.

— Рукавом закусишь, ты умелый.

Волох пришпорил коня и вскоре затерялся в хвосте колонны.

Алексей в самом деле почувствовал усталость. И то сказать — с утра в седле. Хорошо хоть славно выспался под крышей гостеприимного подлеца Базиля. Надо было бы, мстительно подумал, его Софи соблазнить. Да вот кабы знать.

Сзади послышался нарастающий конский топот. Нагонял Волох, держа широко на отлете правую руку. В руке этой что-то блеснуло.

Нагнал, придержал коня, протянул Алексею серебряную чарку, всклень налитую водкой. Только такой всадник, как Волох, мог проскакать с полной чаркой и ни капли не уронить. Не зря он хвалился, что из матушки на свет выйдя, сразу на коня сел.

— Согрейтесь, ваше благородие. — И добавил осторожно: — За здоровье Парашки.

— А ты не только пьяница, — принимая чарку, сказал Алексей, — ты еще и нахал, Волох.

— Гусару без этого никак.

— Да разве ты гусар? Ты ведь казак.

— Казак — по чину, гусар — по сердцу.

Алексей с удовольствием выпил — холодное серебро обожгло губы, а внутрь горячее славно пролилось.

— Спасибо, Волох.

— На здоровье, господин поручик. А вон и речка. — Пригляделся. — И мосток, кстати, цел.

Прогрохотали деревянным настилом, поднялись на взгорок, миновали застывшую к ночи рощицу и — вот оно — Завидово по праву руку.

Село большое. В два ряда избы вдоль дороги. Церковь. В иных окошках уже слабо теплились огоньки. Навстречу отряду без опаски высыпали крестьяне, они уж как-то прознали, что свои идут.

— Откель будете? — спросил, видимо, староста. Крепкий мужик, с обильной бородой.

— От самого генерала. — Ответы посыпались. — С приказом к вам: накормить, напоить и спать уложить.

— Это завсегда.

Спешились. Заруцкой занялся делами квартирьера. Алексей с Волохом прошли селом, приглядываясь.

— Вот что, есаул, — сказал Алексей, задумчиво и не торопясь. — Лошадей не расседлывать, ружья в козлы не ставить.

Волох кивал, соглашаясь.

Подошли к прогонам.

— Сюда и сюда, в оба прогона, загонишь пустые фуры, без упряжки. Приставишь к ним человек по пять, которые покрепче. Ты понял, Волох?

— Как не понять, ваше благородие. Не пальцем Волох делан. У моего батьки этот струмент…

— Про батькин струмент, — перебил его Алексей, — после доложишь, за чаркой да за кашей.

Прошли дальше, почти до церкви. Она на горушке стояла, как и положено ей, а с горушки вся улица хорошо смотрелась — ровная и прямая.

— Здесь поставишь оба орудия.

— Знатно получится, — снова кивнул Волох. — А всех конных — за церковь отведем. Которые пешие, тех с ружьями за избами укроем. Верно угадал?

— Молодец. Действуй.

Волох кинул два пальца к киверу, замялся:

— Но что-то, Алексей Петрович, холодн'o вдруг сделалось. Не вдарил бы ночью мороз.