Мстители двенадцатого года

Перед сном Алексей, сытый, свежий после бани, под хмельком, обошел посты и пикеты, зашел в амбар, где со смехом и руганью укладывались на соломе его гусары, одетые, сняв только кивера и сапоги, отстегнув сабли и ташки.

– Сыты, братцы?

– И сыты, ваше благородие, и пьяны, и нос в табаке. Кашевары расстарались – с грибом каша была, наваристая.

– А то! – веселый молодой голос из темного угла. – Гриб мясной подсобрали.

– Да не ври, Фимка, – упрекнули его из другого угла. – Ты ради смеха и батьку родного оговоришь.

– Ребята, – сказал Алексей, выходя, – на соломе трубки не курить.

– Знамо, себе не враги. Пущай не больно тепло, зато не поджаримся.

Подошел Волох, приблизил лицо, негромко сказал:

– Ваша светлость, Алексей Петрович, есть овес-то. В дальнем амбаре.

– Вот завтра четвертей с десяток погрузи. – Помолчал, не зная, что еще сказать. – Осень недалеко, снежок за ней посыпется. Французу прискорбно станет.

– Да ведь мы его не звали. А незваного гостя не чаркой с калачом провожать – железной метлой гнать. А там и по домам…

– Соскучился?

– Как нет? Скучно, Алексей Петрович. Да ведь дома у меня уж нет. Спалили. – Волох не стал объяснять – кто спалил да зачем.

– А родня?

– Разбрелись кто куда.

– Ничего, Волох, соберешь.

– Было б куда…

– Не тужи об этом – Георгия заслужишь – вот тебе и деньги на избу.

Волох покачал в сомнении головой.

– В казаки, что ль, обратно податься? Они без зазрения трофеями обживаются.

– Что ж, подавайся, пенять не буду.

– Нет уж. От добра добра не ищут. Мне при вас привольно.

Тепло стало на сердце от этих слов. Но Волох не был бы Волохом:

– А вы уж, как отличусь, представьте меня к Георгию.

– Хитер ты, Волох. Что торгуешься?

Посмеялись, довольные друг другом. Про Парашу Волох тактично умолчал.

Утром выступили. Гусары перед тем, довольные, нагрузили фуры овсом. Истомин кипел. Алексей выдал ему квитанцию.

– Вы, сударь, лжец. Сами себя наказали. Дали бы добром – заплатил бы серебром.

Квитанция трепетала в дрожащих от злости пальцах.

– Я вас, как родного принял, а вы так-то…

– Не след вам гостеприимством своим пенять. Не благородно. – Алексею надоел этот разговор – никчемный и тягостный. – Прощайте, сударь.

– Еще увидимся. – В голосе, срываемом обидой, разве что угроза не прозвучала.

Алексей усмехнулся, маханул в седло, оправил саблю, затянул чешуйчатый ремешок кивера под подбородком.

Эскадрон двинулся на Завидово. В конце колонны шестериком тянулись две пушки.

Алексей был задумчив. И если бы кто спросил его сейчас, о ком он думает, кого вспоминает – невесту Мари или девку Парашу, вряд ли бы смог ответить.