Мстители двенадцатого года

День разгорался, ясный и по-всему теплый. С тихим шорохом опускалась на землю листва с придорожных берез, скандально трещали в них черно-белые суматошные сороки. Дробная рысь, позвякивание, иногда конский всхрап или короткое ржание. Да постукивали в колеях колеса фигнеровского обоза.

Дорога выбралась в поле, частью сжатое, а большей частью покрытое улегшейся выспевшей рожью.

Выехали на тракт, остановились. Фигнер, выпрыгнув из коляски, размашистым шагом купца подошел к Алексею.

– Сейчас скоро встречи начнутся. Держись строго, с пренебрежением, не чурайся и плетью разговаривать. Ихние офицеры это дело любят, а солдаты привычные. Нахалом будь – ишь, какой вид у тебя важный. Ты небось нынче не князь российский, а барон французский. – Подбодрил, стало быть. И предупредил строго: – Если со мной заминка выйдет, не мешайся, сам с ней справлюсь. – Вернулся в коляску.

Снова тронулись. Тракт был пустынен, шел вначале открытым местом; потом, на обочины начали выбегать березки, да все обильнее; стали мешаться с елками, а вскоре густо и сумрачно выстроились караулом хмурые ели.

Впереди колонны теперь шел купеческий обоз – Алексей все-таки настоял, чтобы при надобности поддержать Фигнера. Сашка, подумав, согласился – своим соблазнительным товаром примет внимание постов и караулов на себя, отвлечет от отряда Щербатова. Замыкал колонну все так же Волох, похоже, дремал в седле. Что ж, донской казак, к седлу привычный. Про них говорят, что и брачную ночь казак с казачкой могут на коне провести.

Алексей несколько раз оборачивался. Волох, чувствуя его взгляд, вскидывал голову и осанился.

«Да не спит он, – подумалось Алексею. – Небось в одиночку пьет да закусывает».

За полдень время перешло. Где-то впереди ударил на колокольне гулкий звон. Ему другой отозвался, калибром поменьше, но позвончей, позадиристей. В ельнике, в темной его глубине, засвистала малая птаха. Ей ворона отозвалась – хрипло и напористо. А уж сорока по всему лесу понесла. Не весточку ли?..

Волох и в самом деле время от времени от дорожной скуки прикладывался к манерке, закусывая сухарем. От хмеля и сытости клонило в дрему. Ой, не спи, казак, на войне! Не обед проспишь, а жизнь свою бедовую…

Волох сильно отстал, начал было понужать коня шпорами (казаку, кстати, непривычными, они нагайкой работают), да тут взметнулось что-то от крайней ели, мелькнуло длинной змеей – и выхватила она казака из седла; грохнулся тот наземь, и свет померк в его хмельных очах…