Мудацкий лес

– Тебе надо подойти к любому менту, и рассказать ему все как было. Если все так, как ты рассказываешь, дело попытаются замять и тебе заплатят 500 тысяч, или назначат пенсию и будут выплачивать тебе по пятнадцать штук ежемесячно. Но сделать это нужно тайно, иначе ничего не получишь.

– То есть, на пиаре я столько не заработаю?

– Нет, исключено.

В общем, я проснулся, умылся, проветрил мозги, и убедился в том, что она была права. Не понимаю, откуда у меня в мозгу засело убеждение в том, что я служил два срока? Мне и одного хватило за глаза. То, что женщина называла пенсией, скорей всего было пособие по инвалидности, но едва ли сумасшедшим дают такие суммы, скорей всего, тысяч семь в месяц, не больше.

У меня ощущение того, что я застрял между мирами настолько стойкое, что я уже не знаю, чем выделиться, как обратить на себя внимание. На самом деле, надо бы признать, что я ничего не хочу, я совершенно не знаю, как строить свою жизнь дальше, откуда черпать силы и вдохновение.

Мои сны часто меня выручают, подсказывая темы. Я привык относиться к своей жизни отстраненно, словно наблюдая за ней со стороны. Я отношусь к ней как к чему-то, что не управляется моей волей, и армия, как воплощение этой привычки к отстраненности, выраженной в наиболее абсурдной форме, напоминает мне о последствиях такого отношения к себе. Если ты позволил это сделать с собой однажды, что мешает этому случиться еще раз?

Возможно, это предупреждение о том, что нельзя свои дела пускать на самотек, что это опасно. Никаких выгод, никакой пенсии я не получу. Никого я не смогу восхитить своей самоотверженной глупостью.

Поздновато, конечно, для прозрений, но лучше позже, чем никогда. Говорят, что история движется по кругу. Я помню, как тринадцатилетним парнем прочел в газете небольшую заметку о вводе ограниченного контингента войск в республику Афганистан. Я даже помню место, где я узнал эту новость – это было в туалете. Меня сразу насторожил это короткое сообщение в газете, из туалета я вышел озадаченным. Потом было глухое молчание вокруг этой темы, затем в город потянулись гробы, поползли слухи, и слухи были нехорошими. Странно, что официальная хроника указывает дату ввода декабрь 1979–го, хотя я отчетливо помню, что заметку я прочитал до нашего отъезда с Украины, а значит, все началось чуть раньше, потому что в декабре мы уже жили на Сахалине.

Прошло три года, и парень, с которым мы вместе ходили в один детсад, вернулся из Афганистана. После девятого класса я проездом на юг решил проведать места, в которых прошло мое детство, и знакомая нянечка попросила меня встретиться с ним. Мне было шестнадцать, я не знал о чем спрашивать, о чем говорить, и наша беседа прошла довольно скованно. Он показывал мне фотографии – на них не было боевых действий, большей частью это были снимки мирных афганцев на своих осликах.

У меня создалось впечатление неуместности пребывания Валерки в этой богом забытой стране, да и сам он, кажется, не отдавал себе отчет, для чего он там оказался.

Я не скрывал своего отношения к этой авантюре, вылившейся в масштабный конфликт, развенчавший миф о непобедимости советской армии.

– Если бы не мы, туда вошли бы американцы! – спорил со мной один из следователей комитета госбезопасности в ноябре восемьдесят шестого.

– Тогда давайте введем войска в Турцию – там ведь стоят ракеты НАТО, – возражал я ему, не заботясь о том, что меня посадят, поскольку уже провел пару ночей в КПЗ на Литвинова. Хотя мне была очевидна вся неуместность нашего спора, но после бессонной ночи в камере мне хотелось поговорить с кем-нибудь на отвлеченные темы, не понимая еще разницы между кабинетом следователя и студенческой аудиторией.

Следователь предложил мне сигареты, и я курил их прямо в кабинете, борясь со сном, а потом сводил в служебную столовую, где я выпил компот, не желая прикасаться к еде, так как стресс после задержания отбил у меня аппетит почти на десять дней, в которые я пил одну воду. На десятый день я состоял из одной воды, она выливалась из меня каждые десять-пятнадцать минут.

Ну, вот, с тех пор прошло тридцать пять лет, наши вышли, вошли американцы и так же бесславно покинули эту страну.

Думаю, что в тринадцать лет я был не глупее следака из КГБ, но дело даже не в уме, который, как известно, заносит ветер с Финского залива, а в интуиции.

Интуиция подсказывала мне, что дело гиблое, в двадцать я уже предчувствовал развал Союза, но и это не помогло мне правильно спланировать свою жизнь. В преддверии катастроф такого масштаба я считал всякое планирование бессмысленным. Да, мне хотелось плавно войти в поворот вместе с историей, но этого не случилось. В истории невозможно действовать на опережение, в истории приходится действовать по ситуации.

К двадцати пяти годам, я уже был научен горьким опытом, и старался сильно не высовываться. Я научился дрейфовать во времени, и наблюдать за событиями со стороны.