Мудрая кровь

С помощью зеркал он вытатуировал у себя на темени маленькую совушку, безупречную вплоть до мельчайших деталей. Размером она была с полудолларовую монету и служила рекламным целям. В городе были художники и подешевле, но Паркер всегда хотел только самое лучшее. Художник прошел в дальний конец комнаты к шкафу и стал оглядывать корешки альбомов.

— Кто вас интересует? — спросил он. — Святые, ангелы, Христы или кто?

— Бог, — ответил Паркер.

— Отец, Сын или Дух?

— Просто Бог, — раздраженно сказал Паркер. — Христос. Да не важно. Лишь бы Бог.

Художник вернулся с альбомом. Убрав с другого стола какие-то бумаги, он положил на него альбом и пригласил Паркера сесть и выбрать.

— Современные ближе к концу, — сказал он.

Паркер сел и послюнявил палец. Стал просматривать, начиная с конца, где современные. Некоторые картинки он узнавал — «Добрый Пастырь», «Не препятствуйте им»[5]. «Улыбающийся Иисус», «Иисус — друг врача», — но он быстро пролистывал от конца к началу, и картинки делались все менее убедительными. На одной было тощее зеленое мертвое лицо со струйками крови. Другой Христос был желтый с пурпурными глазами и дряблыми веками. Сердце Паркера стало биться быстрей и быстрей, пока наконец не взревело в груди, как мощный генератор. Он стремительно переворачивал страницы, веря, что, когда дойдет до нужной, ему будет знак. Листая, он добрался уже почти до начала. С одной страницы на него быстро глянула пара глаз. Паркер их промахнул и двинулся было дальше, но остановился. Сердце тоже словно бы выключилось — полная тишина. Коротко и ясно, как будто была речью, тишина говорила ему: ВЕРНИСЬ.

Паркер вернулся к картинке — к плоскому, суровому, обведенному нимбом лику византийского Христа со взыскующими очами. На Паркера напала дрожь; сердце медленно забилось опять, как будто его вернула к жизни неземная сила.

— Нашли, что хотели? — спросил художник.

У Паркера так пересохло в горле, что он не мог говорить. Он встал и сунул художнику альбом, раскрытый на том месте.

— Это вам обойдется, — сказал художник. — Но вам, наверно, не нужны всякие мелочи, только контур и главные части.

— Так, как оно здесь, — сказал Паркер. — В точности так или никак.

— Дело хозяйское, — сказал художник, — но за бесплатно я не работаю.

— Сколько?

— Это будет, наверно, два полных рабочих дня.

— Сколько? — повторил Паркер.

— В рассрочку или сразу? — спросил художник. За прежние работы Паркер платил в рассрочку, но всегда аккуратно. — Десять задаток и десять за каждый день работы.

Паркер вытащил из бумажника десять долларовых купюр. Осталось три.

— Приходите завтра с утра, — сказал художник, пряча деньги в карман. — Мне надо сначала перенести из альбома на кальку.

— Нет, нет! — запротестовал Паркер. Глаза у него вспыхнули, как будто он готов был в драку. — Переносите прямо сейчас или давайте сюда мои деньги.

Художник согласился. Если, рассудил он, человеку хватило глупости захотеть себе на спину Христа, он запросто через минуту может одуматься, но если уж работа начата — все, назад пути нет.

Взявшись за калькирование, он велел Паркеру пока помыть спину с особым мылом, которое он использовал в своем деле. Паркер помыл, вернулся и стал ходить по комнате взад-вперед, нервно поводя плечами. Он и хотел еще раз посмотреть на картину, и в то же время не хотел. Наконец художник встал и велел Паркеру лечь на стол. Он протер ему спину этилхлоридом и начал намечать голову йодистым карандашом. Через час он взялся за свой электрический инструмент. Особой боли Паркер не чувствовал. В Японии ему на руке выше локтя накалывали Будду иглами из слоновой кости; в Бирме маленький человечек, похожий на коричневый корешок, сделал ему на каждом колене по павлину тонкими заостренными палочками в два фута длиной; непрофессионалы работали с ним иголками и сажей. Под рукой хорошего художника Паркер был обычно так умиротворен и расслаблен, что нередко засыпал, но на этот раз он бодрствовал и ощущал каждый свой мускул.

Ближе к полуночи художник сказал — хватит. Одно зеркало, четыре фута на четыре, он поставил на стол у стены, другое, меньшее, снял со стенки в ванной комнате и дал Паркеру в руки. Паркер стоял спиной к настольному зеркалу и шевелил другое, пока в нем ярким цветным всполохом не отразилась его спина. Она почти вся была покрыта маленькими квадратиками — красными, синими, шафранными и цвета слоновой кости. Из них складывался очерк лица — рот, начатки густых бровей, прямой нос, — но лицо было пустым, до глаз очередь еще не дошла. Впечатление на миг создалось почти такое, будто художник его надул и сделал ему «друга врача».

— А глаза?! — закричал Паркер.

— Будут, — сказал художник, — будут, всему свое время. У нас еще день впереди.