Мудрость дзэн. Сто историй пробуждения

Приход великолепен, но и уход прекрасен тоже;Поток воды, плывущее облако - словно нищие странники.К чему позволять другим водить себя за нос?Следуя за обстоятельствами, ныне я соглашаюсь снова.

Прощальные слова

Почтенная госпожа О-сан обрела пробуждение под руководстом дзэнского наставника Тэцумона. Когда великий наставник Хакуин прибыл в ее провинцию, О-сан отправилась на встречу с ним.

Чтобы проверить женщину, Хакуин спросил ее о "хлопках одной рукой". О-сан быстро пробормотала стихотворение:

Чем слушать

Хлопки одной рукой Хакуина,Хлопни обеими руками -И все дела!

Когда О-сан была уже смертельно больна, у постели собрались ее дети, чтобы услышать прощальные слова матери. О-сан улыбнулась и пропела такие стихи:

В этом мире,Где слова не задерживаются дольше,Чем роса на листьях,Что еще мне сказать

Для будущих поколений?

Рождение и смерть

Госю пришел к дзэнскому наставнику Юи-э и сказал: "Многие годы я практиковал дзэн, но так и не преуспел. Прошу вас, укажите мне дорогу".

"В практиковании дзэн нет никакой хитрости. Нужно лишь освободиться от рождения и смерти", - ответил наставник.

"Как же вырваться из круга рождения и смерти к свободе?" - спросил Госю.

"Каждая мелькающая в твоем сознании мысль есть рождение и смерть", - повысив голос, произнес Юи-э.

И тут Госю испытал невиданный прежде восторг, почувствовав себя так, словно он сбросил с себя непосильную ношу.

Исправившийся отступник

Уммон начал изучать конфуцианские каноны и священные тексты, когда ему было четырнадцать или пятнадцать лет. Однако в возрасте двадцати двух лет настроения его изменились. "Даже если я прочту все имеющиеся книги, будь то сочинения о сокровенном знании или тексты, понятные всем, какая от всего этого будет польза, когда жизнь встретится со смертью?" - думал он.

После этого он убрал свои книги и забросил учебу. Потом Уммон пришел к дзэнскому наставнику, который стал учить его сосредоточению над коаном.

Уммон запротестовал: "Я не хочу сосредотачиваться на коанах. Только познав для себя состояние совершенной смерти и полного прекращения, превратившись в горсть пепла, я смогу избавиться от сомнений. Что происходит в русле повседневных забот? Это там? Или нет? Пока я так спрашиваю себя, этого достаточно".

"Если будешь поступать подобным образом, станешь отступником", - сказал Дзэнский наставник

"Даже если я стану отступником, эту цену можно заплатить зато, чтобы обрести безмятежность сознания", - возразил Уммон. Ив течение последующих двух лет Уммон продолжал полностью отдаваться медитации.

Как-то, собирая в лесу хворост, Уммон почувствовал, что весь мир, включая его самого, рушится. И в тот же миг он преисполнился вселенской радости.

Потом Уммон размышлял: "Хотя я обрел мир и спокойствие для себя, это не более чем принцип предписанных канонических учений. А что же дзэнское послание, передающееся особым образом вне учения?"

И на протяжении еще двух лет он с удвоенной энергией отдавался практикованию, пока ему не открылся живой опыт дзэн. Теперь сознание его было совершенно свободно.

Перед смертью Уммон увещевал своих учеников: "У меня есть четыре суждения. Первое - вырваться из созданных умом ловушек, чтобы опереться на высшую истину. Второе - освободиться от тела и сознания, чтобы отбросить рождение и смерть. Третье - выйти за пределы абсолютного, чтобы утвердить свою жизнь. Четвертое - тащить камни и нести землю, чтобы навечно сохранить мудрость".

Прощальными стихами Уммона были такие строки:

Последнее словоОживляет небоИ оживляет землю.

Чудаковатый мудрец

Энцу был весьма чудаковатым мудрецом; он принадлежал к малоизвестной дзэнской школе Обаку. Человек, лишенный каких бы то ни было предубеждений, он отправлялся туда, куда вздумается, и делал то, что ему приходило в голову. Он всегда жил один и нигде не задерживался надолго. О его жизни вообще едва ли можно сказать что-то определенное.

Как-то Энцу прибыл в Киото, чтобы нанести визит в одну семью. В суматохе простодушный Дзэнский наставник позабыл, куда он направлялся. Не зная, что делать, он принялся стучать в одну дверь за другой и спрашивать каждого откликавшегося: "Не в этом oли доме ждут Энцу?"

В другой раз кто-то попросил Энцу написать предисловие к книге. Энцу согласился, но написал предисловие так неразборчиво, что многие иероглифы просто невозможно было прочесть. Человек, сделавший Энцу заказ, принес предисловие обратно, чтобы спросить у автора, о чем, собственно, в нем идет речь.