Мухи с одной помойки

– Он и правда самодур, все правильно про него сказали. Я б еще добавил – семь пятниц на неделе.

Живолгин снова закурил и, не гася пламя зажигалки, дал прикурить коллегам.

– Я вот одного не понимаю, он мне новый автобус специально зажал? – спросил он. – За то, что я правду матку режу?

Песуков достал из кармана брюк колоду карт.

– Как насчет в дурачка? По-быстрому.

Никто не отказался. Перекинулись девять раз. У Живолгина то и дело глаза наливались тяжестью, если карта к нему не шла, Песуков яростно покрывал, когда дело доходило до козырей, а Разбегаев дважды смухлевал. Все проиграли поровну и решили, что будет справедливым так закончить партию.

– Ого, – закуривая, удивился Разбегаев, глядя на смартфон. – Четыре уже.

– Оооо, – протянул Песуков, – время осталось только чаю попить. Все, еще одну, и все.

Живолгин с надрывом откашлялся, отхаркнул макроту в закопченную консервную банку с окурками и достал сигарету.

– Почти полпачки скурил, – чиркая зажигалкой, сказал он. – Пора двигать к своей развалине. На первой передаче.

Как только настенные часы показали шестнадцать тридцать, Овалов окончательно решил, что не придет и Клумбина. Еще полчаса назад с чего-то вдруг появилось смутное чувство беспокойства, вызванное, вероятно, тем, что Гордеев никогда не опаздывал. Он всегда приходил заранее, чтобы быстрее решить все вопросы и затем поскорее уйти, а теперь не пришел совсем. Также как и Клумбина.

«Может оно и к лучшему, – сонно подумал директор. – Не буду им звонить».

Ожидание его разморило и расслабило настолько, что, кроме как еще выпить, ничего не хотелось. Остановиться в середине дня на первой стопке так и не удалось – стресс сразу не сдался. Утренняя нервозность дрогнула только после второй, а отступила лишь вслед за третьей. Естественно, стало не до работы, хотя поначалу для кое-каких незначительных дел внимание все-таки сконцентрировалось. За четвертой и пятой стопкой директор чередовал тетрис с просмотром новостей, шестую же решил отложить на потом. С минуты на минуту уйдет секретарша, и, учитывая весь это тревожный день, джин можно будет допить – осталось-то меньше полбутылки.

«А то накручиваю себя, накручиваю, – меланхолично подумал директор, нежно глядя на нижний ящик. – Если что, на ночь завалюсь в процедурной».

Глава 2. Вторник

Все утро директор изнывал от похмелья. Как и предполагал, очнулся он на жесткой кушетке в процедурной, не раздетым, накрывшись пиджаком. Голова болела так, что первые минуты после пробуждения иногда темнело в глазах. Тошнило от спертого воздуха, густо перемешанного с перегаром и резким медицинским запахом. К счастью, в шкафчике нашелся парацетамол. Овалов сунул его в карман, перед зеркалом заправился, отряхнулся и помятым, гордо вышел из процедурной.

В кабинете оказалось ужасно холодно. Директор вспомнил, что вчера перед уходом он ненадолго распахнул окно, чтобы проветрить от сигаретного дыма и самому подышать свежим воздухом, но почему-то забыл закрыть. Кабинет сковал такой же лютый двадцатипятиградусный мороз, как и на улице, только без ветра; хорошо еще батареи чудом не полопались. Вдобавок, на столе остался жуткий свинарник: судя по количеству пустых бутылок, стопок, одноразовых тарелок, объедков и окурков в пепельнице, вечером приходили гости. Отсюда хотелось бежать, но куда? В процедурной тошнит, в коридоре на посту уже проснулся ночной охранник, а в приемную в любой момент может прийти секретарша. В недоумении от того, кто здесь мог быть, директор выпил две таблетки, включил чайник, наспех смахнул весь мусор в магазинные пакеты, и потом, согреваясь, долго пил горячий чай, медленно приходя в себя.

По-прежнему мерцали и гудели лампы, мешая настроиться на рабочий лад. Сегодня предстояло составить несколько распоряжений и приказов, с легкостью отложенных вчера, а как можно работать в таких условиях! Поэтому, для разминки директор написал письмо Царицыной.

«Виолетта Ивановна, замените уже, наконец, эти лампы в моем кабинете!».

На удивление, ответ пришел быстро.

«Доброе утро, Геннадий Венедиктович. Произвести замену ламп не представляется возможным в связи с сокращением в прошлом месяце ставки рабочего по обслуживанию знания».

«О, как наловчилась! – подумал директор. – То есть сам дурак. Ну, ладно. Вот спрашивается: зачем мне замы?».

Он вздохнул. Да, сократил, значит так надо было! Царицына тогда сразу служебку оформила под входящий номер, высказывая свое «фи».

«А то, что у нее после зарплата выросла, она, конечно, не заметила, – занегодовал Овалов. – Сучка!».

Он открыл нижний ящик стола, но там было пусто. Пришлось до обеда довольствоваться чаем.

Первые приказы дались с трудом. К плохому самочувствию добавилась полнейшая непонятность сути директив сверху, от чего появилась еще и раздражительность. Все было невнятно, размазано, противоречиво и неотвратимо. В итоге, не придумав ничего лучше, директор нашел выход из положения и напечатал следующее:

«Приказ о признании новых трудовых норм по повышению производительности труда.

Во исполнение приказа Министерства № 222-эюя

Приказываю:

1)