Мухобойка, соль и лошадь-качалка

Внизу раздался стук. Даниил поспешно сбежал с лестницы. Но в мастерскую вошел не Аполлинарий! Его сестра Илона, локтем прикрыв за собой дверь, ладила на тумбу большой поднос, накрытый кухонным полотенцем. Увидев Гирса, она улыбнулась:

– Ааа! Даниил Владимирович! Вы тоже ранняя пташка? Зовите Аполлошу, хватит работать! Позавтракайте!

– Аполлинария здесь нет.

– Как нет? – казалось, Илона не поверила гостю. Повысив голос, она крикнула наверх. – Аполлоша! Федорович! Ты где?

Вслушавшись в тревожную тишину, она испуганно поглядела на Гирса, грузно повернувшись, бросилась к двери. Выскочив в сад, она еще раз громко позвала:

– Аполлинарий! Оставляй свой этюдник! Пора завтракать!

Летнее утро ответило ей молчанием, даже надрывный птичий хор на миг умолк. Илона в ужасе повернулась к Даниилу:

– Может быть, он в спальне? Может быть, он уснул?

На втором этаже стукнуло окно. Сонный голос Вадима проскрипел:

– Вы чего кричите? Сколько сейчас вообще времени?

– Вадя! – командным голосом тут же потребовала Илона. – Постучи в комнату Аполлинария! Он там? Он спит?

– Хорошо…. – растерялся Вадим. – Сейчас постучу.

– Вы были у него в кабинете сегодня утром? – спросил Гирс у Илоны.

– Да! Я заходила туда, чтобы забрать грязные стаканы и очистить мусорное ведро! Его там нет!

– Когда вы видели брата в последний раз?

– О, Боже…. Сейчас. Дайте подумать! Я видела его вчера, примерно через полчаса после вашего отъезда! Он в своем желтом пиджаке и шляпе прошел через лужайку в беседку.

– В желтом пиджаке?! И в шляпе?

– Ну да! Мы все его видели. Я, Антон и Гоша – мы курили у дома. Вадя и Татуся играли в шахматы в зале. Аполлинарий прошел мимо нас, как сомнабула и скрылся в беседке.

– Что значит – как сомнабула?

– Ну…. – Илона с тревогой смотрела на распахнутое окно комнаты Вадима, постукивала подошвой мягкой туфли по земле. – То есть был погружен в свои мысли! Я окликнула его, но он даже не обернулся. Побрел, пошатываясь, через лужайку! Такое с ним бывает часто, я совершенно не зациклилась на этом…. Впрочем, нет! После этого я слышала его еще раз! Уже после трех часов ночи он гремел в своей мастерской, я видела свет в окне. Я даже покричала ему со второго этажа, но он не ответил.

– Спальня пуста! – из-за оконной створки вновь показалось мятое лицо Вадима. – Кровать не тронута!

– Куда же он мог забиться! – воскликнула сестра художника. Окинула взглядом сад, лужайку, дом.

– Он мог куда-то выехать? Уйти к соседям? – спросил Даниил.

– Да что вы! – со слезами в голосе ответила Илона. – В последнее время он ни с кем не общается, к машине не подходит. Этюды пишет только на своем участке, на берегу.

– Я осмотрю беседку. – Негромко сказал Гирс. – А вы, на всякий случай, обойдите все комнаты.

– Хорошо. – Илона направилась к дому.

Даниил, проходя через лужайку, внимательно всмотрелся в деревянные лица раскрашенных солдат. Мастерски вырезанные и разрисованные куклы были хороши, но смотрелись зловеще и нелепо ранним утром во дворе. Большие, высотой почти в метр, с широким оскалом, как у мультипликационного Щелкунчика, они все, как один, лаковыми черными глазами внимательно глядели на дверь дома пропавшего художника. Их бороды и шевелюры, выбивающиеся из-под ярко-красных треуголок, живо раскачивались, обдуваемые ветерком. В руках деревянные солдаты держали игрушечные винтовки, все, кроме одного! Игрушка, стоящая в центре поляны, изображала, как видно, генерала. Он был одет в малиновый лаковый мундир, имел на плечах золотые погоны, левой рукой он уперся себе в бок, правую же, в которой была зажата блестящая короткая сабля, гордо поднял над головой. Даниил обратил внимание на штаны, в которые была наряжена деревянная армия. Все солдаты имели портки скромные, простенькие – зеленые. У генерала же брюки были светло-серые, покрытые блекло-красными яблоками. Кто и зачем вынес из дома и расставил во дворе эти игрушки – было неясно.

Гирс приблизился к беседке. При ярком утреннем свете она оказалась совсем не такой, как виделась ему ночью. Романтический налет исчез, солнечные лучи безжалостно осветили щели в старом деревянном полу, проплешины в толстом слое белой масляной краски, которой были покрыты и столбики перил, и обе скамьи, и даже ободранный потолок. Витиеватая резьба, опоясывающая по окружности крышу беседки, была местами изъедена временем, кое-какие завитушки вовсе отсутствовали, оставив в орнаменте дыры, похожие на выбитые зубы.