Муки ревности

— Сазерби, Сазерн, Сазерленд… — бормотал Зан, водя пальцем по длинному столбцу, пока не обнаружил там Хоки. Записав адрес на клочке бумаги, он засунул его в карман и отправился в бар.

На этот раз сдержанная атмосфера, царившая в самом привилегированном мужском клубе Лондона, действовала на него раздражающе. Зан попытался взять себя в руки перед встречей с Ноэлем.

— Где ты был, старик? Выглядишь немного не в себе. Что случилось?

Ноэль, которого Зан знал со времен Итона и который был шафером на его свадьбе, смотрел на приятеля с любопытством. Зан сразу придумал объяснение.

— Я только что был у «Асприз», купил Розмари подарок к годовщине, и вдруг решил, что потерял его. К счастью, я просто машинально положил его в задний карман.

Ноэль сочувственно засмеялся.

— Слава Богу. Розмари не простила бы тебе. Пришлось бы вернуться и снова купить то же самое.

— Да, была бы неприятность, — согласился Зан, выдавив из себя улыбку.

Взяв с собой начатые бокалы, они поднялись в переполненную гостиную, темно-красные стены которой были увешаны потемневшими от времени портретами. Закусив в буфете, они сели, и Ноэль принялся изучать список вин.

— Давай-ка возьмем рейнвейн семьдесят второго года, Феликс, — сказал он. Официант согласно кивнул и удалился.

Зан слушал казавшуюся сейчас бессмысленной болтовню о предстоящем матче в поло в Глостершире. Все это время в его мозгу билась одна мысль. Шаннон. Она должна быть в Англии. Нет никого в мире, кто бы выглядел так, как она — загадочная, красивая Шаннон, мысли о которой не выходят из головы. В тысячный раз Зан вновь пережил свидание с ней на конюшне в Кунварре, и при этом воспоминании в нем ожило полузабытое желание. Аппетит у него испортился.

Через час он ловил такси, уже совершенно сгорая от нетерпения.

— Спасибо, приятель, — сказал водитель такси, когда Зан одарил его щедрыми чаевыми у входа в студию Россетти.

Гулкими шагами он быстро прошел по полутемному коридору и постучал в дверь Хоки Сазерленда.

— Что вы хотите? — спросил художник, решительно распахнув дверь.

Зан краем глаза заметил обнаженную женщину, быстро завернувшуюся в плед, когда он вошел в студию. Блондинка с темными глазами надменно смотрела на него с дивана, находившегося под наполовину законченным холстом.

— Все в порядке, Миранда, — сказал Хоки. — Я вернусь к тебе, как только выкину отсюда незваного гостя. Убирайтесь отсюда, кто бы вы ни были!

— Подождите минуту. Вы не поняли, — путаясь в словах, заговорил Зан. — Я насчет той девушки — на вашей картине у Агню. Мне нужно узнать, кто она — то есть где она. Я с ней знаком.

— Так вот оно что! Вы думаете, что можете получить скидку, обратившись прямо сюда? Ну, так вы ошибаетесь! — в ярости прорычал художник.

— Нет, нет, дело не в этом. Я ее друг, мы потеряли друг друга. Мне нужен только ее адрес, номер телефона.

— Я художник, а не сводник. Вы обратились не по адресу. А теперь убирайтесь. — С угрожающим видом он двинулся навстречу Зану.

— Скажите мне только — это действительно Шаннон Фалун? По крайней мере тогда я буду знать.

— У меня нет привычки раскрывать, кто мои модели, — даже аристократам, — величественно ответил Сазерленд.

Зан с отчаянием понял, что зашел в тупик.

— Извините, что побеспокоил, — сказал он и с удрученным видом направился к двери.

Закрыв дверь и заперев ее на засов (на тот случай, если незваный гость возобновит осаду его студии), Хоки со смехом повернулся к натурщице, которая только что сбросила с плеч плед.

— Для тебя это хороший знак. Уже не в первый раз мои натурщицы заставляют молодых людей рвать на себе волосы и с диким видом бегать по улицам, — с удовольствием сказал он.

— С твоей стороны было очень галантно так защищать свою подопечную.

— Ничего подобного. Мне она самому нужна. Почему я должен ее делить с этим мерзавцем?

Она засмеялась.

— Сделай мне одолжение, Хоки. Если такой красавчик, как этот, когда-нибудь постучит в твою дверь, чтобы узнать мое имя и номер телефона, — дай ему.

Кунварра, июнь 1978 года

Когда Керри взглянула на прозрачно-голубое небо, она поняла, что наступила зима. Темные тучи собрались над холмами вокруг Кунварры, закрывая солнце, и Керри захотелось, чтобы снова наступило лето, хотя теперь, когда Шаннон навсегда покинула Австралию, ничего хорошего ждать не приходилось. Несколько месяцев после ее отъезда Керри была в смятении, не испытывая даже обычного удовольствия от работы с лошадьми — до тех пор, пока Шаннон своей настойчивостью не установила между ними перемирие. Керри все еще время от времени посещали приступы зависти, но она старалась их сдерживать. Теперь же письма от сестры оказалось достаточно, чтобы старые раны вновь открылись. Керри шла по загону, но голова ее была занята картинами Лондона, вставшими с только что прочитанных страниц.

Шаннон — натурщица! Керри представила себе, как она стоит на мраморном пьедестале, закутанная в прозрачную материю. И хотя Шаннон жаловалась на скуку и холод в мастерской, Керри между строк могла прочесть, что от этого поворота фортуны у нее сладко кружится голова.