Муляка

Я вытаскиваю кошку и почти швыряю её на свои колени. Одной рукой продолжаю держать Люську, другой, причудливо вывернутой, общупываю отверстие, далеко вытягиваясь. Когда внешняя стенка подступает к плечу, я натыкаюсь кончиками пальцев на два кирпича. Они загромождают проход, их невозможно вытащить, но я стараюсь изо всех сил. Отталкиваю один подальше и, подцепив двумя пальцами, медленно тяну к себе второй. Я вою от усилия, рукав рубашки рвётся и задирается, неровная поверхность царапает руку сразу со всех сторон. Кое-как достаю кирпичи и вдруг понимаю, что кошка свернулась клубком и спит на моих коленях.

Страшно ругаясь, я предлагаю засунуть её в дырку и забаррикадировать выходы с обеих сторон, а самим уйти на полчаса. Тогда ей по-любому придётся мяукать. Лёха соглашается.

Когда мы вернулись, кошка сидела у выхода из подвала, а котейка молчал.

«Задавила?» — подумалось мне. За шкирку я выкинула Люську в подъезд.

В каморке мы чувствуем себя уже почти уютно. Лёха усаживается на гору камня и прислоняется спиной к стене. Я стою на коленях и мяучу в дыру. Так, в полной темноте (мы выключили фонари, чтобы не испугать малыша светом) проходит двадцать минут.

После очередного мявканья Лёха быстро проводит рукой по моей спине. Я замолкаю и напряжённо вслушиваюсь в тишину. Но нет, котёнок молчит. Лёха опять опускает руку мне на спину, а я снова ничего не слышу.

— Что? — включаю фонарик и поворачиваюсь к нему.

— Ничего, — отвечает Лёха. — Это я приставать начинаю.

Хочется надавать ему по ушам, но я только зло цыкаю.

Достать котёнка нам не удалось.

— Вот же стерва, — делюсь я с хозяйкой. — Собственного котёнка выручать не желает! Где, блять, материнский инстинкт?

— А это не её котёнок, — говорит хозяйка. — Её котята потонули, она после наводнения в наш подъезд пришла.

Вечером я лежу на раскладушке возле кухни. Солнце ушло за дорогу и скоро начнёт садиться. Я смотрю в небо, потом начинаю тихо реветь. Накрываю лицо кепкой, слёзы катятся на шею и заливаются в уши. Осторожно, чтобы обитатели лагеря не заметили мокрого лица, встаю и ухожу в палатку. Эти люди таскали трупы, зачем им мои переживания об измученной кошке и погибающем котёнке. Впервые за время в лагере я рыдаю — с хлюпаньем и тихим подвыванием. Впервые я обрадована, что не попала сюда в первые дни.

Потом возвращаюсь на кухню и снова ложусь на раскладушку. Зажмуриваюсь — и опять передо мной Люськин покорный взгляд.

Подсевший костыляшка Дима жизнерадостно спросил:

— Ну, чего с тобой?

А я ответила:

— Напиться бы.

И добрый Дима быстро устроил водку.

Я не помню в лагере дня без алкоголя…

Последний подвал

Водку мы пили возле палатки Димы, вчетвером с Олей и мотоволонтёром Лёхой. Точнее, все пили пиво, а я — водку. Дима незаметно гладил меня по руке, а я лежала и бессмысленно смотрела на звёзды. Алкоголь действовал усыпляюще, тихая истерика закончилась. Часа в три я поняла, что все разошлись, а Дима уполз в палатку и на зов не откликался. Пришлось топать к себе.

Проснулась я от крика «Подъём!» в рупор — накануне, в целях лучшей работы лагеря, было решено устраивать общую побудку. Голова не болела, но встать я не могла. Похмелье было неожиданным и неприятным. Шедший мимо Андрюха пожелал мне доброго утра, потом пригляделся и подошёл поближе. Я с трудом села.

— Что, — спросил, — встать не можешь?

Я покачала головой.

— Может, похмелиться?

Я кивнула.

Андрюха присел, поднял меня на руки и понёс к штабу — похмелять.

В штабе мне налили стаканчик коньяка и отправили завтракать. К тому времени мне казалось, что я перестала приносить пользу, и когда меня позвали в бригаду на муляку, с радостью согласилась.

Дом на узкой улочке был славным. На просторном газоне росли цветы. Стебли окружала засохшая потрескавшаяся муляка, но плитка вокруг газона — на удивление чистая. Вообще, участок опрятен так, будто наводнение досюда не дошло. Но уровень воды на стене дома свидетельствует об обратном.

— Мы ещё с прошлого наводнения — с 2002 года — знаем, что сразу надо воду расталкивать, чтоб не застаивалась, тогда и муляка с ней вместе уйдёт. К нам приходили проверять уровень затопления, а у нас во дворе уже чисто. Спрашивают: «Вас вообще топило?» — рассказывает нам Аня.

Ей тридцать лет, и она в разводе. Вместе с ней в доме живут малолетний сын, мама и старенькая бабушка, которая еле передвигается по двору.

— Вот здесь у нас стоял надувной бассейн, его волной подняло, но не унесло. И муляки внутрь не попало — вода чистой осталась. Так мы ещё неделю той водой жили.

В дом вода вошла всего на несколько сантиметров, но пол и нижние планки мебели раздулись и потрескались — придётся менять.

Самая жуть, как обычно, сидит в подвале.

— Тут всё моё приданое: техника, посуда, вещи. А седьмого была годовщина смерти деда, мы наготовили всего, накупили вина — оно в подвале лежало, гостей позвали уйму. В десять вечера отключили электричество, потом выяснилось, что по всему городу, мы дома свечки поставили, во дворе фонарики зажгли — красиво так было.