Муляка

Вышеупомянутую Изольду Сергеевну я помню с того самого литературного фестиваля, где научилась пить водку. Тогда же я познакомилась с дружищем Африканом. Существуют две версии нашего знакомства. Моя версия начинается с того, что я, малопьющая, накануне оказалась в кругу поэтов со стажем и на следующее утро проснулась с дикой головной болью. В тот день по коридорам и лестницам пансионата, где проводился фестиваль, я ходила медленно и плавно, боясь неосторожным движением потревожить голову, а особенно её заднюю, ноющую, часть. Видя моё состояние, даже Изольда Сергеевна, безжалостно загонявшая молодых писателей на литературные встречи, проявила понимание и не стала меня тиранить. Вечером я вышла на крыльцо — покурить и подышать воздухом. Было свежо, даже морозно. Возле входа по красным кирпичам здания ползли заиндевелые ветки дикого винограда. Само здание тоже было каким-то ползучим: своими корпусами-щупальцами оно напоминало застывшего гигантского осьминога. Через несколько минут ко мне присоединился парень в кепке и стильных очках. Мы разговорились, и он предложил:

— Ну что, пойдём в бар? Коньяком тебя угощу.

Мысль об алкоголе вызвала неодобрение в организме, и я ответила:

— А может, лучше кофейком?

Но купил он нам всё-таки коньяк. Объяснил, что папа его — изрядный шутник, потому и дал сыну такое звучное имя — Африкан. Рассказал, что сам он драматург, и что недавно его пьеса вышла в толстом журнале. Слова он произносил с очаровательной ленцой. На фестиваль он тоже приехал впервые, ему тоже было здесь не по себе. Мы решили объединиться и вместе искать развлечений.

На следующий вечер мы столкнулись в коридоре. К тому моменту я обнаружила в своём номере бутылку водки и желала с кем-нибудь от неё избавиться.

— Привет! Хочешь водки? Пойдём ко мне! — Африкану я искренне обрадовалась, к тому же хотелось отблагодарить его за вчерашнее угощение.

С этого момента и начинается вторая версия нашего знакомства. По словам Африкана, к нему подбежала абсолютно незнакомая жизнерадостная девица и предложила пойти к ней в номер пить водку. От удивления он согласился. Как выяснилось, Африкан, будучи накануне весьма под мухой, предыдущего вечера не запомнил.

С тех пор мы редко появлялись на литературных мероприятиях поодиночке. Однажды я сказала:

— Слушай, но ведь надоело! Нас все считают семейной парой. Этак я и замуж никогда не выйду. Может, не будем портить друг другу личную жизнь и начнём представляться родственниками?

Африкан задумался, рукой поправил воображаемые волосы и мечтательно произнёс:

— Ммм! Шальные сестрички!..

— С Блоком-то будем пить? — спрашивает меня Олег.

— Да.

Мы проходим по узкой асфальтовой тропке вдоль стены дома. Дорога не освещена, и я ступаю осторожно, пытаясь не угодить в лужу.

Памятник Блоку — одно из культовых мест для студентов Литературного института. На первом курсе все ходили туда пьянствовать и неоднократно попадали в руки, а после и в машины служителей правопорядка. Всякий раз, узнав, что приняли поэтов, менты смеялись, покорно выслушивали стихи и быстренько высаживали неприбыльных пассажиров.

Я была старше моих однокурсников, они меня побаивались, и потому пить с собой не звали. Вероятно, поэтому я до сих пор не побывала в отделении. Единственное моё столкновение с органами больше напоминало самопиар, чем попытку задержания. В Москве шли митинги, интернет бурлил, рядом с присвоенной оппозицией Триумфальной площадью ежедневно задерживались люди. Литераторы на события реагировали вяло: заявляли, что политика — это мирская суета и принимались думать о душе. Мне же дома не сиделось.