Муос: Чистилище

Правда, их приниженное положение в Урочище усугублялось ещё и тем, что мужья часто гибли, успев завещать их другим мужчинам, естественно, без учёта их собственного мнения. И ни одна женщина этого поселения не могла воспротивиться предсмертной воле погибшего мужа. Некоторые женщины переходили из рук в руки по нескольку раз. И это очень тяжело: только привыкнешь к своему суровому другу, только научишься его делить с другой женой или жёнами, только всё наладится, только вроде бы и привяжешься к нему и, может быть, даже начнёшь любить, а его уже несут в Урочище на руках. Только похоронила и не успела даже наплакаться вдоволь, а к тебе тем же вечером заваливается упившийся на поминках друг мужа, которому ты завещана покойным. И хорошо, если он проявит человечность, даст тебе время пообвыкнуться, смириться с неминуемым. Такое бывало редко. Обычно новый муж сразу же устанавливал свои порядки, ускоряя процесс запоминания пинками и подзатыльниками. В первую же ночь он потребует выполнения супружеского долга, не обращая внимания на то, что ты роняешь слёзы на постель, ещё хранящую запах покойного. А может быть и ещё хуже: он приведёт более молодую и красивую жену, а тебя будет просто ненавидеть, как будто ты виновата в этом диком обычае Урочища. Но и это можно перетерпеть: придёт утро, муж уйдёт. Есть ещё дети — они-то твои и остаются с тобой. А потом, глядишь, стерпится-слюбится… И история Урочища не знала ни одной женщины, которая бы из него ушла по своей воле.

Зозон своих жён не любил, но и проблем им особых не доставлял. Когда погиб их прошлый муж, он не спешил в квартиру своего друга. Когда его промедление стало неприличным, пересилив себя, он открыл дверь квартиры. Обе женщины сидели рядом и с испуганной преданностью смотрели на него. Он был волен установить свои порядки: спать с обоими сразу, спать с ними по очереди или выбрать одну, а вторую оставить в положении присутствующей. Но с лавки на нового папу смотрели ещё четыре пары глаз, и он просто не знал, как ему с этим быть. Отважный боец, которого не пугали не враги, не монстры, чуть не бросился бежать в свою родную и такую уютную казарму. Ещё раз поборов свою нерешительность, он забился в самый угол лежбища, отвернулся к стене, чем-то накрылся и сделал вид, что спит. Всё семейство, как по команде, затихло.

Так продолжалось и дальше: жёны жили сами по себе, дети, которые так и не стали ему своими, росли сами по себе. А он в течение дня до последнего находил себе какие-то дела, а когда надо было спать, нехотя шёл в квартиру и залазил в свой угол. Иногда одна из женщин, не выдерживая холодности своего странного мужа, прижималась к нему, робко его гладила. Иногда он отвечал на ласку, но делал всё, «как на задании» — без чувств, лишь потому, что так надо. Хотя чаще он просто не реагировал, и бедная женщина, вздохнув, отворачивалась к детям. Так он и жил, никого не любя и ничего не желая.

Единственной мечтой его, пожалуй, была Чёрная Пятёрка. Он был уверен, что когда его всё-таки возьмут в этот таинственный отряд, он себя там найдёт. Может быть, его там ждала быстрая погибель. Но смерти он не боялся, и, уж конечно, такая смерть была бы красивым и ярким окончанием его пути. И всё же в Чёрную Пятёрку самого опытного бойца УБРа не брали. Зозон мог уйти в следователи. Его не пугал их полумонашеский образ жизни. Но ничего увлекательного в их зазубривании параграфов и пафосном вынесении приговоров он не находил. Да и уход в следователи лишал его навсегда шанса попасть в Чёрную Пятёрку.

Нет, Зозон не считал себя несчастным или ущемлённым. Несмотря на полную опасностей работу, он давно потерял страх смерти и пребывал в состоянии отрешённости ко всему происходящему вокруг. Никто из живущих не был ему дорог и близок. И это не так уж плохо: тот, кому нечего терять, не будет страдать от потерь. Но в его отношении к этой девчонке что-то было не так. Почему-то, когда она была рядом, у него подымалось настроение. Казалось, что брызги неисчерпаемой энергии, выплескивающейся через край из этого юного существа, долетают до него. Он чувствовал себя моложе и жизнерадостнее.

Нравилась ли она ему как женщина? Такие мысли он от себя гнал — ведь она ему в дочки годится. Да и не была Вера ни красивой, ни сексуальной. Её неправильные черты, угловатые формы, резкие движения, не по-женски развитые, худые и в то же время мускулистые руки и ноги не делали её той, кто вызывает желание и восторженные взгляды мужчин.