Как и было условлено, точно в день святого Андрея Первозванного, после обеда, зодчий Йован, прозванный Дамаскином, принес господину Николичу фон Рудна чертежи дворца, который он собирался строить в его поместье над Тисой. На благоприятном месте, где дует только один ветер. В столовой особняка Николи-ча над бумагами склонились Атиллия, ее отец и Дама-скин. Его запястья опять были перевязаны белыми платками. Саблю и нож он оставил в прихожей.
Фасад здания, согласно чертежам, должны были венчать четыре колонны, которые будут держать тимпан. В доме предполагался большой холл с камином и две прекрасные жилые комнаты – просторная прямоугольная столовая и спальня.
– Хорошо ты все это придумал, сын мой, – сказала Дамаскину Атиллия, направляясь в свой салон, к борзой собаке и роялю. В дверях она обернулась и добавила: – Посмотрим, оправдаешь ли ты мои ожидания. А какие это ожидания, ты, сынок, хорошо знаешь. Я тебе в прошлый раз говорила. Дворец – как любовное письмо.
И она навела на него ладонь своей левой руки с двумя кольцами, повернутыми камнями внутрь. Они глянули на него, как два голубых глаза. Точно чары на него напустила…
Затем каждую субботу Атиллия приказывала Ягоде закладывать лошадей и ехала, с отцом или без него, на Тису. Дворец рос быстро. Но Дамаскина на строительстве почти никогда не было. Стены уже поднялись выше чем в рост человека с вытянутой рукой, а Атиллия за все это время едва ли сумела два раза перекинуться словами со своим зодчим. Он точно избегал Николичей. Потом вдруг все обернулось иначе. Дамаскин попросил господина Николи-ча срочно приехать на берег Тисы. Еще когда закладывали фундамент, Дамаскин нашел в земле мраморную статую женщины. Волосы и глаза у нее были зеленые, а тело темное, почти черное. Девушка словно кого-то подзывала к себе согнутым указательным пальцем из мрамора. Дамаскин предложил Николи-чу поставить эту статую в холле дворца.
– Как, эту уродину? – воскликнул Николич, едва глянув на скульптуру.
Тогда Дамаскин схватил молоток и отбил у статуи руку. Брызнула какая-то красноватая жидкость, похожая на ржавую воду. На камне проступили жилки, мускулы и кости, как на живом теле, только мраморные.
Узнав о случившемся, Атиллия чуть не убила отца, но было уже поздно. Дамаскин уже куда-то перенес статую, в поместье ее больше не было. С тех пор начались неприятности. Атиллии больше ни разу не удалось встретиться со своим «сыночком» Дамаскином. Вскоре Ягода принес вести невероятные и совсем плохие.
– Теперь-то все ясно, – рассказывал кучер, не переводя дыхания, – понятно, почему Дамаскин все время носил с собой саблю и нож. Поговаривают, он большой охотник до женского пола. Брошенные его женщинами любовники, женихи и мужья клялись, что головы ему не сносить. Справедливости ради надо сказать, что на днях Дамаскин ваш дворец над Тисой уже подвел под крышу и даже мебель расставил. Но в первую ночь, когда он там решил переночевать, на него напали и ранили. Неизвестный злодей неслышно подкрался к месту, где спал Дамаскин, и убил бы его, не случись с ним, с позволения сказать, незадача. Нападавший нарочно не поужинал, как это делают и дуэлянты перед поединком. И потому, когда он крался во мраке, у него громко забурчало в животе. Дамаскин проснулся, и это спасло ему жизнь. Увернувшись от сабельного удара, он успел схватить свой нож. В короткой схватке Дамаскин был ранен в голову, но сумел отрубить нападавшему указательный палец. Тот бежал без пальца, а Дамаскина нашли окровавленным на постели…
Услышав эту новость, Атиллия и ее отец помчались в поместье, но Дамаскина там не было. Посреди огромного парка возвышался неоштукатуренный дворец. Вокруг него стояли помощники Дамаскина.
– Где Дамаскин? – спросила испуганная Атиллия.
– Где Дамаскин? – спросил разгневанный господин Николич.
– Его увезли. Он ранен. Он нам велел спросить с вас плату. За двенадцать месяцев мы построили то, что другие строят три года, а вы нам заплатили только за год вперед.
Услышав это, господин Николич пришел в бешенство:
– Слушайте меня хорошенько и плюньте мне в глаза, если я совру! Ни гроша не получите, пока не закончите постройку!
С тем он и вернулся домой.
В подобных случаях господин Николич никогда не разговаривал с теми, чьими поступками был недоволен. Он не стал разыскивать раненого зодчего Дама-скина, но призвал его соперника, Йована Лествичника, архитектора храма, и попросил его поподробнее объяснить, кто такой и что такое этот Дамаскин.
– Подобно святому отцу Дамаскину, названный его именем зодчий Йован пользуется какой-то небесной математикой, отличной от здешней, земной, – отвечал Йован Лествичник. – По крайней мере, настолько же, насколько святая лингвистика Оригена отличается от нашей земной грамматики…
– А нельзя ли немного понятнее и поближе к Дама-скину? – прервал архитектора господин Николич.