Мушкетеры. Том 2. Тень над короной Франции

– Я только что выражал удивление ее величеству, монсеньёр, интересуясь, по какой причине ее величество, несмотря на мое высказанное самым недвусмысленным образом желание, несмотря на мою прямую волю, так и не надели на сегодняшнее празднество мой подарок, алмазный аксельбант… И ответа я, что удивительно, так и не получил, хотя речь идет о чрезвычайно простом деле… Не соблаговолите ли ответить наконец, сударыня?

– Боюсь, ее величеству просто невозможно было выполнить просьбу вашего величества, – сказал Ришелье самым обычным тоном. – Поскольку невозможно надеть то, чего у тебя нет, то, что находится за сотню лье отсюда…

– Боже мой! – в наигранном удивлении поднял брови король. – Что вы хотите сказать столь интригующим заявлением, кардинал?

– То, что подвесок у королевы нет, – продолжал кардинал. – Ревнуя о спокойствии короля, я следил за странными поступками герцога Бекингэма в бытность его при французском дворе и убедился, что он имел дерзость домогаться благосклонности ее величества. О, конечно же, искания его были дважды с негодованием отвергнуты ее величеством, как в Амьене, так и в Париже, ночью, в Лувре, во время болезни вашего величества, заставившей вас остаться в Компьене… Что бы ни твердили злые языки, я уверен, что ее величество оставалась примером супружеского долга…

– В самом деле? – еще выше поднял брови король. – Нет, в самом деле? Ах, как похвально, сударыня… Так что там с подвесками?

Ришелье продолжал:

– Во время ночного свидания в Лувре ее величество изволили подарить герцогу аксельбант, тот самый, что ей подарили вы, ваше величество. О, я не сомневаюсь, что королева поступила так исключительно из жалости к незадачливому воздыхателю, желая подсластить горькую пилюлю решительного отказа… Беда в том, что герцог настолько мало дорожил подарком ее величества, что преспокойно передарил его в Лондоне другому лицу – а уж оно стало распродавать подвески поодиночке, бродя по ювелирным лавкам. За моей спиной стоит человек, только что вернувшийся из английской столицы, где ему по чистой случайности удалось приобрести два последних подвеска… Не угодно ли удостовериться?

И он протянул королю алмазы. его величество с невероятным проворством выхватил у него подвески отнюдь не королевским жестом, поднес их к глазам…

Зловещая пауза тянулась, казалось, часы. Наконец король, ни на кого не глядя, зажав подвески в кулаке так, что меж пальцев, полное впечатление, вот-вот должна была закапать монаршая кровь, спросил ледяным тоном:

– Я услышу, наконец, объяснения или, по крайней мере, что-то на них похожее?

Королева отступила на шаг, ухватившись за столик, чтобы не упасть, ее взгляд был прикован к портьере в углу комнаты – столь застывший и пристальный, что гасконец ощутил легкое беспокойство, хотя и не понимал его причины…

Внезапно портьера колыхнулась, послышался звонкий, веселый, уверенный в себе, дерзкий голос женщины:

– Ваше величество, тысячу раз простите за опоздание, но улицы забиты ликующим народом, и моя карета еле-еле продралась через толпу… Вот ваши подвески, которые вы велели мне привезти из Лувра.

И женщина, одетая испанкой, в черной бархатной полумаске, обеими руками протянула помертвевшей королеве ящичек из розового дерева с гербом на крышке – тот самый ящичек, что д’Артаньян видел на Новом мосту утром в руках Бекингэма…

Полумаска почти полностью скрывала ее лицо, но по голосу, походке и некоторым другим деталям д’Артаньян узнал герцогиню де Шеврез. У него не было ни мыслей, ни чувств – он просто-напросто застыл столбом, как и капитан де Кавуа, как и кардинал, как и его величество…

Гасконец еще ни разу не видел, чтобы лицо человека так разительно менялось в какой-то миг: королева походила на приговоренного к смерти, которому в последнюю минуту, уже возле плахи, сообщили вдруг, что он не просто помилован, но и назначен из булочников герцогом и министром…

Лицо короля, если отбросить все условности этикета, не позволявшие называть вещи их настоящими именами, было оторопелым и даже тупым. Лицо королевы, наоборот, в единый миг стало величаво-спокойным. Герцогиня де Шеврез едва удерживалась от громкого смеха.

Стоя в том же оцепенении, д’Артаньян слушал голос королевы, уже полностью овладевшей собой:

– Вот и ответ, ваше величество. Я не рискнула надевать подвески в Лувре, боясь, что в такой толпе случайных людей на улицах с ними может что-нибудь случиться. Герцогиня де Шеврез ехала следом, но ее карета, как вы слышали только что, отстала, не в силах пробиться сквозь толпу, собравшуюся приветствовать своего короля, чей ум и величие покоряют подданных вплоть до самого последнего… Но теперь, я полагаю, их можно надеть безбоязненно…

Она хладнокровнейше подняла крышку ларчика, вынула подвески и, изящно прикасаясь к ним пальчиком, стала громко считать вслух: