Муслим Магомаев. Преданный Орфей

Ну, это когда уже стал, так сказать, интересоваться эстрадой. В первые годы Муслим пел (у меня же записи есть), как настоящий оперный певец, — с нюансами, но не с такими, которые появились потом. Я спрашивала: «Не трудно было к другой манере исполнения перейти?». Он пояснял: «Это называется субтон», то есть все остается, но исполняется как бы под сурдиночку. Такой вокал требует большого мастерства и для оперного артиста чреват потерей голоса — это называется «снять с дыхания», и вопрос в том, как потом вернуться? Очень сложно, а как Муслим этим управлял, я потом только поняла — просто ему дано было то, чего не было у других.

— Вы помните свои ощущения от третьей встречи, когда познакомились по-настоящему?

— Конечно — она нас на 34 года связала. С тех пор — все!

— Пропали?

— Не то что пропала, но все стало ясно. Там не надо было ничего расшифровывать: ходили-ходили по этой земле, и пришли.

— По слухам, после официального знакомства Муслим Магометович написал вам в ресторане игривую записку: «Вы очень хорошая девочка и очень мне нравитесь, я хочу с вами дружить»…

— В каких анналах вы это нашли?

— Неважно, но да или нет?

— Да, но это было с улыбкой — «дружить». Мне почти 30 лет, а он: «Вы очень харошая девачка» (смеется).

— Девачка?

— Да, нарочно так написал на салфетке, которую я до сих пор храню.

— Как Муслим Магометович ухаживал?

— Красиво. Русские мужчины так не умеют…

Тамара Синявская

— Вы уверены?

— Да, к сожалению. Они это очень шумно делают — понимаете?

— И временно…

— Не знаю, но Муслим ухаживал всю жизнь.

— Все, кто его знали, отмечали, что это был удивительно щедрый и благородный человек…

— И щедрый, и интеллигентный, и элегантный, поэтому и ухаживал соответственно. Благородство — оно же в крови, ему научиться нельзя.

— Ухаживания его воплотились в какие-то сюрпризы, подарки, трогательные слова или серенады, может быть, под балконом?

— Нет-нет, последнее для меня чересчур. Если бы я не была певицей и такой человек запел бы мне под балконом, конечно, была бы уже в горизонтальном положении вследствие обморока, а так для меня это пошлость немножко…

— Что из каких-то трогательных моментов запомнилось вам особенно?

— То, как он прилетел ко второму действию «Царской невесты» в Казань (к началу не успел) и мне вынесли на сцену 153 гвоздики. Охапка была такая, что я удержать не могла. Сразу же посмотрела в «царскую ложу»: он там стоял в глубине и тихонько хлопал — на авансцену, так сказать, не выходил, но все в зале сразу проследили за моим взглядом, да еще и осветители догадались направить туда луч. На этом представление остановилось.

— Порой, таким образом, он «срывал» вам спектакли?

— Да, и в Большом театре тоже, причем неоднократно».

Напомним, что разговор этот состоялся через три года после того, как не стало великого Муслима Магометовича. А ведь сцена знакомства этих двух талантливых персон давно приобрела, скажем так, классический оттенок благодаря СМИ. К примеру, вот как представлен эпизод знакомства в одном из азербайджанских СМИ[34].

«Тамара Синявская: «Я безумно не хотела ехать. Но мне сказали, что «надо укрепить бригаду» в Баку. «Я заболела», — отнекивалась я. «Да вы там отогреетесь», — был ответ. Приехала — тепло, фрукты на каждом углу, лук в связках, горы арбузов, дынь, огромные гранаты — тогда это для нас было в диковинку. Так красиво! Я просто влюбилась в город, филармонию, носящей имя великого азербайджанского композитора Муслима Магомаева, деда Муслима, нас подвели друг к другу Роберт Рождественский с супругой.

Он мне протянул руку и очень застенчиво так, потупив взор, сказал: «Муслим». Она улыбнулась: «И вы еще представляетесь? Вас ведь знает весь Союз»».

А вот как описал первые мгновения знаковой встречи сам «виновник»:

— С Тамарой Синявской мы познакомились в Бакинской филармонии, носящей имя моего деда. Возможно, в этом был какой-то знак: филармония — как бы наша семейная обитель, в которой, хочется верить, живет дух предков и благословляет нас.

Тогда в Баку проходили Дни искусства России. Как я уже говорил, Гейдар Алиевич Алиев подобным событиям умел придавать значение праздника. Силу искусства поддерживало восточное гостеприимство, гостеприимство в алиевском стиле. На очередном концерте в филармонии меня подозвал Роберт Рождественский и представил миловидной молодой женщине. Я назвал себя: «Муслим…» Она улыбнулась: «И вы еще представляетесь? Вас ведь знает весь Союз».