Мусоргский

Было поздно; в душе замирающий шумПережитого дня был чуть слышен;Сумрак вешнего бреда, видений и думНадвигался — волшебен и пышен.В нем росли очертанья дремучих дерев,В нем туманились гладкие воды;Шла заря от заката к востоку — садовПроникая вершины и своды.

И боролася ночь с этой белой зарей,И боролися — радость с печалью,Непроглядная грусть с незакатной мечтой,Ближний сумрак с сияющей далью.И заря побеждала, и ночь не моглаЗаключить ее в своды темницы —И победная радость росла, всё рослаВместе с пламенем юной денницы.

И в 1874-м Мусоргский видел этот «ближний сумрак с сияющей далью». И его охватывали минуты «непроглядной грусти», которые сменялись мгновениями «незакатной мечты». Он ощущал в груди что-то неизъяснимое. Опять образы Виктора Гартмана стояли перед его взором. И он торопился запечатлеть звуками всплывавшие в памяти рисунки. Те эмбрионы фортепианных пьес, которые уже проступали в неясных очертаниях еще в апреле, словно застыли в воздухе. Они стали наливаться звуковой плотью, стали увязываться в нечто чрезвычайно причудливое, разнообразное и, вместе с тем, невероятно стройное. Он услышал свои шаги на посмертной выставке Витюши Гартмана, и эта прогулка зазвучала русскими распевами, когда сначала вступает один голос, а потом — множество голосов подхватывает тему и распевает ее, распевает. И только стихнет этот хор — снова одинокий голос ведет мелодию. И снова ее подхватывают разом другие голоса. Не только сам Модест Петрович шел рядом с этими звуками, но вставала за ними вся Русь, не то крестьянская, не то мастеровая. И вот выплыл из прошлого первый рисунок — гном. Колченогий. Диковинный. Странный…

Пьесы рождались одна за другой. Они выстраивались, связывались, сталкивались… Сюита прослаивалась «прогулками». Каждая из которых звучала иначе, нежели раньше — то быстрее, то медленней, то с раздумчивой грустью, то — бодро и легко.

Для «Баха» — в запарке, очнувшись от своих рукописей, — набросал однажды письмецо-отчетец. Это была среда. Кажется, 12 июня. Он только-только подходил к середине своей сюиты. И так не хотелось останавливаться, что приходилось жертвовать музыкальным вечером, на который зазывал Стасов:

«Мой дорогой g'en'eralissime,Гартман кипит, как кипел „Борис“, — звуки и мысль в воздухе повисли, глотаю и объедаюсь, едва успеваю царапать на бумаге. Пишу 4-й № — связки хороши (на „promenade“).Хочу скорее и надежнее сделать. Моя физиономия в интермедах видна. До сих пор считаю удачным. Обнимаю Вас и понимаю, что Вы меня благословляете — дайте же Ваше благословление! Мусорянин».

Кажется, здесь он остановился. В левом верхнему углу — наискось — приписал: «Не могу быть у Вас».

И — не мог уже прервать мысленной беседы с g'en'eralissime— докончил об уже сочиненном:

«Номинация курьезна: „ Promenade (in modo russico)“

№ 1. „ Gnomus“ — intermezzo (intermezzoне надписано); № 2. „Il vecchio castello“ — intermezzo(тоже без надписи); № 3. „ Thuilleries“ (dispute d’enfants apr`es jeux),прямо в лоб № 4. „Sandomirzsko bydio“ (le telegue) (le telegue,разумеется, не надписано, — так между нами). Как хорошо работается. Мусорянин».

Но и тут не удержался, прибавил о том, что уже реяло в воздухе: «Хочу примахнуть Витюшкиных евреев».

…Спустя годы Стасов постарается припомнить те изображения из посмертной коллекции работ Гартмана, которые Мусоргский запечатлел в звуках. В его списочке застыли эти образы, застыла и сама их последовательность. Начиная с «Promenade (in modo russico)», то есть — с «Прогулки» («в русском стиле»):

«Вступление носит название: „Promenade“.

№ 1. „ Gnomus“ — рисунок, изображающий маленького гнома, неуклюже шагающего на кривых ножках.

№ 2. „ Il vecchio castello“.Средневековый замок, перед которым трубадур поет песню.

№ 3. „Tuilleries. Dispute d’enfants apr`es jeux“. Аллея тюипьрийского сада со множеством детей и нянек.

№ 4. „Bydlo“.Польская телега на огромных колесах, запряженная волами.

№ 5. „Балет невылупившихся птенцов“. Картинка Гартмана для постановки одной живописной сцены в балете „Трильби“.

№ 6. „Два польских еврея, богатый и бедный“.

№ 7. „ Limoges. Le marche“.Французские бабы, ожесточенно спорящие на рынке.