Мусорные хроники

«Ну, начинается». — подумал я. — «Сейчас обдерут, как липку, а потом выкинут, всё равно, что контрацептив использованный»..

Долго я голову ломал, откуда такая щедрость, а всё оказалось проще некуда. Захватили территорию, посадили марионетку, себе самые сочные куски забрали, а мне объедки оставили. Земляне, называется. Учёные… чтоб их.

Одного только я не очень понимал: почему именно меня на роль шута назначили? Неужели своих людей не хватило? Того же Шамана поставили бы на это место, он бы и не заметил подвоха.

Иннокентий присел на краю дивана, предварительно смахнув невидимую пыль, и осмотрелся.

— А вы быстро обживаетесь, — заметил он после паузы. — Бывал я здесь, когда ещё Зафар… кхм… правил. Признаюсь, мне это было неприятно.

— Согласен, было мерзко. Да и сейчас не скажу, что меня всё устраивает. Нормальной мебели не найдёшь, а запах, сколько не выветривай, всё равно остаётся.

— Скоро привыкнете. Все привыкают.

— К слову, Николай как-то говорил, что есть ещё люди с Земли.

— Немного, но есть, — кивнул Иннокентий.

— И что, все сидят на таких местах? Городами управляют?

— Да. Николай очень трепетно относится к землякам. Можно сказать, это его слабое место.

— Слабо мне вериться, что всё так просто, — изучающе взглянул я на Иннокентия. — Наверняка есть какая-то причина, кроме «платы за помощь».

Советник улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:

— Вы знаете, как местные относятся к Главному?

— Как и везде, наверное. Кто-то любит, кто-то не любит, кому-то он поперёк горла стоит. Хотя, думаю, последних куда больше.

— У вас же были подчинённые на службе? Как они относились, скажем, к министру внутренних дел? То есть к человеку на несколько порядков выше них по должности.

— Как и все, — я совсем запутался, отвечал ли мне советник таким образом или просто уводил тему подальше, но любопытство требовало немного подождать и выяснить, к чему он клонит. — Приказы не обсуждаются, это закон. А в курилках и на кухнях многие считают, что справились бы куда лучше.

— То есть они примеряются на его место?

— Да я вас умоляю. Один из тысяч станет генералом, а уж на место министра…

— И всё же. Если они считают, что справились бы лучше, то примеряются.

— Ну, допустим. Дальше что?

— А то, что в нашем обществе даже рядовые относятся к высшему начальству, как к равным. Как к людям. Но здесь всё иначе. Люди… все люди почитают Главного за непогрешимого бога. Любое его слово — истина в последней инстанции, любая его воля — неоспоримый завет.

— Прямо все так считают? Так не бывает.

— А вы поговорите с ними, поспрашивайте. Только мой вам совет: не перечьте им хотя бы в этом. Такие споры плохо заканчиваются. Что же до вашего вопроса, то в этом и смысл. Расставить вокруг себя тех, кто не бросится исполнять первую же прихоть Главного.

— То есть, вы считаете, что, оказав первому встречному помощь, вы сделаете его своим союзником? Наивность редкостная. Кто вам сказал, что я, к примеру, с лёгкостью встану именно на вашу сторону, если придётся выбирать?

— Вы просто ещё слишком мало времени здесь провели. Через полгода-год поймёте, что даже самый лживый землянин на порядок честнее самого честного из местных.

— И всё-таки я не пойму, что это за Главный такой? Это его звание? Или титул? Или имя?

— Ни первое, ни второе, ни третье. У него нет никакого особого положения в нашем понимании этого слова. Просто он главный в Клоаке.

— И как его зовут?

— Никак.

— Замечательно. А где его офис? Нигде?

— Да, вы угадали.

— И все его слушаются? Человека, которого никак не зовут и никакую должность он не занимает? Бред какой-то…

— Он не человек, — коротко поправил меня Иннокентий.

Прежде чем я задал ещё один вопрос, в дверь постучал Шаман и сообщил о прибытии Николая Алексеевича, после чего сам учёный вошёл в зал.

Я попытался проявить гостеприимство и предложил перейти в столовую отобедать, но, к счастью, гости без колебаний отказались. Мы расположились на диване, где уже сидел Иннокентий, тот произнёс: «Ну что ж»., и делёжка началась.

В неспешном разговоре с мягкостью старых друзей Николай Алексеевич и Иннокентий Витольдович делили наследие Зафара. Советник выступал как нотариус и знал наизусть все мои кучи, а Николай выбирал, что больше нравится. Они не затыкали мне рот и с готовностью выслушивали настойчивые просьбы оставить ту кучу или эту, но в итоге делали всё так, как считали более выгодным для себя.

То самое чувство, когда тебя обдирают, а ты сказать ничего не можешь. Гадкое, паскудное, вызывающее не столько ненависть к ним, сколько презрение к самому себе. Но как бы не хотелось, сказать ничего не мог. Я прекрасно понимал, насколько шатко моё положение, и на такой риск пока не был готов.

Всего по прошествии часа я остался с одной пятой частью куч и людей. Крошки со стола господ, что вызывали только злость.

— Не переживайте, Константин Андреевич, — произнёс довольный переговорами Иннокентий. Он закурил тонкую сигарету и с наслаждением выпустил струйку дыма. — Доходов вам хватит на достойную жизнь. Пока обживётесь, попривыкнете, а там, глядишь, и старое вернёте.