Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Странным образом нужную логику подсказали информационные технологии совместно с высшим образованием. Информационные технологии позволили вывести политизированные, «стандартные» версии индуизма и ислама из множества местных разновидностей: как шииты сплотились на всем Среднем Востоке, точно так же индусы и мусульмане-сунниты сплотились по всей Индии. К индусам это относится в особенности. Пока не началась электронная эпоха, индуистские верования существовали в основном в виде отдельных местных культов – единый индуизм был скорее отвлеченным понятием, чем действительным явлением [11]. Образование впервые приоткрыло народам их собственную историю и подтолкнуло к прежде неведомому стремлению сводить исторические счеты. «Индусские бедняки остаются в блаженном неведении о Махмуде Газневи, – пояснил некий защитник прав человека. – Зато ныне о Махмуде узнали буржуа». Потому индусский национализм всего сильнее не среди невежественных бедняков, а среди интеллектуалов: ученых, программистов, законоведов и т. п. То же явление наблюдается и между исламскими экстремистами, от Аль-Каиды до Мусульманского братства. С точки зрения этих «новых правых», принадлежащих к зажиточным и весьма зажиточным общественным слоям, Индия стала цивилизацией прежде, чем сделалась государством, и если государство поневоле идет на уступки меньшинству, то цивилизация изначально была незапятнанной – чисто индусской. Так они твердят, хотя истина гораздо сложнее.

Стремление возродить былое национальное величие свойственно среднему слою индийской буржуазии; оно также присуще «новой» мусульманской буржуазии в Иране и Пакистане – и оттого все три державы хмелеют при мысли о том, что получат в руки ядерное оружие. Идет ли речь об индийской империи Маурьев или о персидской империи Ахеменидов – миллионы людей, недавно поднятых из бедности и вслед за тем получивших кое-какое образование, рассматривают бомбу

как символ мощи, способной возродить эти славные древние царства.

В Индии подобные устремления были подогреты экономическими реформами 1990-х, когда страна и в самом деле очутилась в авангарде глобализации. Поскольку социалистическое национальное государство индусов и мусульман быстро отступает в прошлое, обоим народам требуется обрести углубленное самосознание, чтобы найти себе опору во времена бесцветной и безликой «всемирной цивилизации». Неожиданно пришедший изобильный достаток заставил многих индусов задуматься о собственном положении, сделал их восприимчивыми к идеологии, проповедующей исключительность. Это особенно заметно в среде гуджаратцев, осевших за морем. Став преуспевающими гражданами Запада, они принялись отыскивать свои «корни» – и возложили заботы о поиске на плечи родичей, оставшихся дома, в Индии. Выход в широкий мир заметно сузил поле зрения этих людей. В таком тигле и выплавилось понятие хиндутвы

(«индусскости»), а исламский экстремизм был ответом на нее.

Слово хиндутва

впервые упоминается в брошюре «Кто есть индус?» («Who Is a Hindu?»), написанной борцом за независимость Винаяком Дамодаром Саваркаром и напечатанной в 1923 г. В широкое употребление это слово вошло только на протяжении последних десяти лет, когда преуспевшая индийская экономика начала оказывать такое общественное воздействие, что пышно расцвел Сангх (совокупность индусских националистических организаций). В их числе – РСС, БДП («Бхаратия Джаната Парти» – Индийская народная партия) и ВХП («Вишва Хинду Паришад» – Всемирный совет индусов). РСС, образованная в 1925-м, служит ведущей организацией – обширным, во многих отношениях неофициальным корпусом самопомощи. Там служат главным образом добровольцы. Виджай Чаутайвале, специалист по молекулярной биологии, пояснил: РСС говорит «истинно индусским голосом, которого лишилась партия Индийского национального конгресса, потворствующая мусульманам. В былые годы, – продолжил Чаутайвале, – сюда вторгались мусульмане. Они победили. Мы понесли поражение. Британцы тоже победили. Мы понесли поражение. Мы были обществом побежденных. Следовало сплотиться и вспомнить: мы – индусы».