Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Я по-прежнему полагал, что Моди сумел бы выразить сожаление о злодействах, случившихся в 2002 г., множеством средств – прямых и непрямых, – не признавая своей вины открыто. Но Моди оставался равнодушен к этому вопросу и не использовал ни единой из многих открывавшихся ему возможностей покаяться. Макиавеллизм? Сначала и пальцем не пошевелить, чтобы остановить события 2002 г., которые множество беспристрастных наблюдателей назвали методическим кровавым погромом. И немедленно заняться вопросами развития, когда насилие уже сыграло нужную роль: упрочило существующую власть и сосредоточило на себе все внимание политических противников. Макиавелли, чьи труды либо читаются поверхностно, либо толкуются превратно, отнюдь не одобрил бы этого. Макиавелли утверждал, что во имя положительного общего итога нужно действовать с наименьшей жестокостью, поэтому жестокость избыточную по сравнению с абсолютно необходимой нельзя, как выразился Макиавелли, считать полезной или числить доблестью.

«Я выходец из бедной семьи, – объявил Моди. – Стань я учителем, семья только порадовалась бы. Но я примкнул к национальному патриотическому движению, к РСС, – а там человек приносит многое в жертву общему делу. Я пошел в прачараки, сделался чем-то вроде индусского священнослужителя-аскета, облаченного в белое. Моя индуистская философия: терроризм – враг человеколюбия». Следовало полагать, он говорил об исламском терроризме, ответственном за бо́льшую часть массовых кровопролитий, случающихся в Индии. Моди сравнил себя с Махатмой Ганди: «Пока правили британцы, много людей боролось за независимость, и Ганди превратил их борьбу в массовое движение. А я превратил экономическое развитие в психологию массового движения». Слова Моди эхом раскатывались по безлюдному кабинету. «Есть телефонный номер, по которому звонят бесплатно, слышат запись моего голоса, оставляют жалобы на действия властей, а соответствующий административный отдел обязан выяснить положение вещей и отреагировать в течение недели».

Он перечислил свои достижения: современные шоссе, частные железные дороги с двухъярусными грузовыми платформами в подвижном составе, 50 тыс. км оптоволоконного кабеля, 2200 км газопровода, 1400 км водопровода, снабжающего питьевой водой 7000 деревень; круглосуточное непрерывное электроснабжение в сельской местности; Гуджарат – первый индийский штат, в котором имеются частные морские порты, существуют два тупиковых склада для сжиженного природного газа и строятся еще два. Статистика и перечни звучали ритмически, явно завораживая Моди. Все у него сводилось к цифрам.

Он упомянул о заводе, который построит в Гуджарате компания Tata Motors: несколько тысяч работников будут производить «нано» – самый дешевый автомобиль на свете ценой 2500 долларов. Заманить в Гуджарат компанию Tata Motors – вероятно, почтеннейшую из всех индийских фирм – было со стороны Моди немалым подвигом, и об этом по всему Ахмадабаду кричали доски объявлений. Вокруг Моди складывается культ личности. «Слишком долго целое побережье оставалось под мумбайским игом, – сказал Моди. – Теперь богатство начинает возвращаться в Гуджарат. Гуджарат станет средоточием связей между Западом и Востоком, тянущихся от Африки до Индонезии».

Он предельно увлечен своим делом – насколько я способен судить, личной жизни у Моди нет. Он излучает силу и властность. Да разве мог такой человек оставаться в стороне от погрома, грянувшего в 2002-м?

Многие индусы – все до единого люди просвещенные и по воспитанию космополиты, – многие мусульмане и несколько иностранных писателей говорили мне: в личности Моди различимо фашистское начало. София Хан, защитник прав человека, заявила напрямик: «Это фашист. Мы, мусульмане, для него не существуем. Наши кварталы и общины зовут “маленькими Пакистанами”, а индусы обитают в кварталах, где есть и роскошные магазины, и современные кинотеатры».