Муссон

Он представлял себе, как Каролина придет к нему и будет умолять простить ее за то, что она предала его чистую искреннюю любовь. Она попросит его о милосердии и пообещает, что, если он ее простит, она всю жизнь будет искупать перед ним свою вину. Эта мысль согревала его, приносила облегчение после ужасных страданий той ночи, когда он впервые прокрался за Томом на нижнюю палубу и обнаружил грязь, в которую тот погрузился.

Он надеялся также, что отец отчитает Тома перед всем экипажем, прикажет привязать его к мачте и публично высечь, хотя в глубине души понимал, что рассчитывать на это не стоит. Но по крайней мере Тома заставят извиниться перед мистером и миссис Битти и запретят разговаривать с Каролиной и остальными членами ее семьи.

Том станет на корабле парией. Быть может, когда они придут на мыс Доброй Надежды, отец удалит его с «Серафима», даже с позором отошлет в Англию — пусть страдает в Хай-Уэлде от тирании Черного Билли.

Гай с нетерпением ждал, когда все это произойдет. Но с каждым днем его досада росла — ничего не происходило, словно его смятение чувств и страдания ничего не значили.

Правда, несколько следующих дней Каролина была молчаливой и отчужденной; она вздрагивала, когда за стеной каюты, где они вместе сидели за книгами, слышались шаги; пугалась, когда на палубе раздавался голос ее отца; вовсе не смотрела на Тома и не поднимала головы от книг. Гай с удовлетворением заметил, что стоило Тому показаться на палубе, когда там находились Каролина с матерью и сестрами, девушка сразу находила какой-нибудь предлог, чтобы вернуться в свою маленькую каюту, и часами не выходила оттуда.

Но так продолжалось меньше недели, после чего к Каролине вернулись самообладание и привлекательные манеры. На ее щеках вновь расцвели розы, она смеялась и шутила с мастером Уэлшем и красиво пела дуэтом с Дорианом на концертах. Некоторое время Гай отказывался принимать участие в вечерних развлечениях, жалуясь на головную боль, и, лежа на своем тюфяке на орудийной палубе, слушал слабые отголоски пения и смеха, доносившиеся сверху. В конце концов он позволил мастеру Уэлшу уговорить себя и вернулся со своей цитрой, хотя играл на ней всегда с героически-трагическим выражением.

Что касается Тома, то он не проявлял никакого раскаяния в своем предательстве и обмане. Правда, он на время оставил всякие попытки поговорить с Каролиной или хотя бы привлечь ее внимание, но в этом не было ничего нового. Просто одна из его вероломных штучек. Потом, во время одного из уроков, Гай заметил общение этой пары.

Каролина уронила мел и, прежде чем Гай успел что-либо предпринять, наклонилась и пошарила под столом.

Корабль качнуло, и мел покатился по палубе к Тому, который поднял его и с галантным поклоном протянул ей, в то же время воспользовавшись возможностью заглянуть в вырез ее платья.

Каролина, глядя лукаво, повернулась так, что ее не мог видеть мастер Уэлш, и показала Тому язык. Это был не детский жест, он предлагал и приглашал, он был насыщен чувственным подтекстом.

Том усмехнулся и подмигнул, Каролина зарделась, а Гая словно ударили кулаком в лицо.

Остаток дня он думал об этом, но нашел лишь один способ показать Каролине, как она его обидела, как уничтожила его веру в нее и сломала ему жизнь. Он без разрешения пересел на другое место в классной комнате. На следующий день он без объяснений покинул свое место рядом с Каролиной, выбрав низкий неудобный стул в углу подальше от нее.

Эта тактика принесла непредвиденные и нежелательные плоды.

Мастер Уэлш сразу заметил перемену в классе и посмотрел на Гая.

— Почему вы пересели?

— Мне здесь удобней, — мрачно ответил Гай, не глядя на него или на Каролину.

— В таком случае, — Уэлш посмотрел на Тома, — думаю, будет лучше, если рядом с мисс Каролиной сядет Том. Тогда я смогу все время видеть его.

Тому не понадобилось второе приглашение, и остаток утра Гай вынужден был наблюдать игру этих двоих. Глядя на грифельную доску, Том под столом незаметно подвинул ногу в большом башмаке с деревянной подошвой и коснулся элегантной атласной туфельки девушки.

Каролина улыбнулась, словно прочла что-то забавное, но и не подумала отстраниться.

Немного погодя Том что-то написал на доске и, когда Уэлш занялся арифметической задачей Дориана, повернул доску так, чтобы Каролина смогла прочесть. Каролина покосилась на надпись, покраснела и мотнула головой, словно в досаде, но ее глаза танцевали. Потом она что-то написала на своей доске и дала Тому прочесть. Он осклабился, как мужлан. Да он и есть мужлан, подумал Гай.

Гая пожирали гнев и ревность, но он был бессилен. Он вынужден был смотреть, как они флиртуют, дразнят друг друга, и ненависть кипела в нем. Наконец он почувствовал, что больше не выдержит. Его преследовали жуткие картины, которые он подсмотрел в пороховом погребе.