Музейный экспонат

Но, пожалуй хватит об этом. Все эти воспоминания имеют значение только для меня одной. Ведь это моя жизнь. Для других же это просто сентиментальное бормотание не в меру разоткровенничавшейся старухи.

Вам же молодой человек, я, собственно, хочу сказать о другом: знайте, первый снег — это великое чудо! Всмотритесь: еще вчера город был голым, серым, скучным. И обреченными были лица прохожих: в этом промозглом мире нет и не может быть ничего веселого и интересного. Вот так и будет всегда, до самой смерти: скука, скука, скука… И вдруг город запел ровными белыми пересекающимися плоскостями. Их свет будто упал на лица, и они ожили. И каждый почувствовал, красота, любовь, радость — не придуманы, они живут в самом мире, совсем рядом, вот за тем углом дома или уж наверняка вон в том подъезде. И я их обязательно встречу.

Поэтому, какие бы важные дела государственной службы ни преследовали Вас в этот день, отложите их. Такой день бывает только раз в год. Терять его нельзя. И я уверена, тогда Вы, наконец, поймете, в чем заключается та великая тайна, предчувствие которой приходит к Вам осенью и весной. Не удивляйтесь, Вы никогда не говорили мне об этом, но разве я не права?

Желаю Вам всего лучшего.

С искренним уважением Аделаида Доманская, графиня Чесменская.

10. Все точки над i

Стоял ясный воскресный день. Было по-летнему тепло, но на набережной царило уже осеннее безлюдье. Асфальт набережной совсем выцвел за лето, и теперь, поблескивая на солнце гранями впрессованных в него песчинок, был похож на благородный серый гранит.

На одной из скамеек удобно расположились Стас и его старый друг, директор музея Александр Михайлович Демич. Они были знакомы с того времени, когда курсант Алексин был избран заместителем секретаря комсомольской организации высшей школы милиции, а Саша Демич возглавлял оперативный комсомольский отряд университета.

На скамейке между друзьями стоял расписанный пышнохвостыми павлинами синий китайский термос. Демич аккуратно разливал в пластмассовые чашки кофе. Он лился тонкой лаковой струйкой, распространяя вокруг себя в осеннем воздухе сладковато-пряный аромат. Демич любил и умел готовить кофе и по своему вкусу добавлял в него немного корицы.

Друзья молчали, оттягивая момент начала интересующего их обоих разговора.

— Конечно, письмо не оставляло сомнений, кто похитил Рог, — наконец, первым начал Демич. — Но каким образом, еще не получив его, ты пришел к выводу, что это была именно Доманская? Ведь, казалось бы, ничто не указывало на это…

— Да, действительно, — отхлебнув кофе, сказал Стас, — графиня Чесменская избрала путь настолько простой, что из-за этой простоты он долгое время не приходил мне в голову. Я рассуждал так: если Рог не мог пропасть из музея после блокирования его сигнализацией, значит, он был взят во временной люфт между тем, как его с достоверностью видели последний раз смотрители, и моментом взятия музея на пульт вневедомственной охраны. Поэтому, естественно было предположить, что это мог сделать кто-то из тех, кто находился в этом интервале в музейных залах — то есть Белобоков, Полякова, ты и, как оказалось потом, Василий Маркуша…

— Скажи, Стас, — прервал его Демич. — Значит, ты всерьез рассматривал меня в качестве подозреваемого?

Станислав Александрович помолчал. Затем долил себе кофе и сказал:

— В общем-то личное знакомство не является основанием для исключения из числа подозреваемых. Но тебя я вычеркнул из своих реальных версий сразу. И решил: если следствие все же выйдет на тебя, обращусь к руководству с просьбой об изъятии у меня дела о Роге, как у лица небеспристрастного. Но, говорю честно, в это я не верил. Поэтому реально в числе подозреваемых оказались трое. Каждый из них теоретически мог похитить Рог.

— Да, ты рассказывал, что тебя удивила и насторожила непонятная неприязнь, с которой тебя встретила Полякова. Как ты теперь это объясняешь? — спросил Демич.

Стас усмехнулся:

— Во-первых, характером, отнюдь не расположенным к нашему брату — мужчине. А главное, тем, что Ирина Викторовна понимала, что наиболее вероятным подозреваемым станет главный хранитель, ее жених Самсон Сергеевич. А может быть, она и сама считала, что кража Рога — его рук дело, ведь она-то знала, что Маркуша наверх не поднимался. Тебя же, вероятно, она, как умная женщина, умеющая разбираться в людях, из числа вероятных преступников сразу исключила. Таким образом, я, не догадываясь об этом, явился в музей в роли безжалостной судьбы, занесшей меч, чтобы разрушить выношенные ею жизненные планы. Но это только теперь я все понимаю. А тогда, в самом начале следствия, такое отношение к представителю закона бросало на Ирину Викторовну весьма невыгодную тень.