Музейный экспонат

Стас почувствовал себя как в танце, в котором партнерша хочет взять на себя роль того, кто ведет. Не очень приятное ощущение.

«Характер!» — внутренне усмехнулся Стас.

Горячие глаза Ирины Викторовны недобро заблестели.

«Боже мой, да отчего же младший научный сотрудник Полякова так не любит следователя, а? — спросил себя капитан Алексин. — Такой взгляд, пожалуй, одним характером не объяснишь».

3. Кто-то из троих…

Кабинет главного хранителя представлял собой небольшую часть музейного зала, отделенную выкрашенной в белый цвет фанерной загородкой. Все пространство его стен занимали различного размера пестрые холсты без рам. Привычных табличек с названиями на картинах не было. Вместо них с боков торчали белые, похожие на аптечные, ярлычки. На них ярко-лиловые цифры и буквы — шифр, по которому в специальной картотеке можно найти соответствующую данной картине карточку с названием, именем автора, указанием года создания и состояния сохранности.

На письменном столе, за которым сидел главный хранитель, как раз стояло несколько деревянных каталожных ящичков, какие бывают в библиотеках. Кабинет освещала настольная лампа с оранжевым абажуром.

— Я знал, знал, что с этим Рогом что-нибудь случится! — проговорил Самсон Сергеевич Белобокое и прикрыл лицо ладонью. — Все просто ужасно! Ужасно! Никогда в музее не случалось ничего подобного! Никогда! И вот на тебе, на тебе! — шептал он. — И как нарочно, накануне защиты! Ну, как нарочно!..

На вид Белобокову можно было дать любой возраст между тридцатью и сорока годами. Он уже заметно начал лысеть. Лицо у него было круглое, полноватое, с правильными чертами, но какое-то слишком бледное и вялое. Даже цвет губ не отличался у него от цвета лица. Наверное, чтобы как-то компенсировать эту цветовую невыразительность, он носил очки с розоватыми стеклами.

Рука, которой он закрывал лицо, была будто слегка опухшая. На нем была пестренькая рубашка в мелкую красно-синюю клетку и хорошо завязанный темно-синий галстук. На спинке его стула висел серебристо-серый бархатный пиджак.

— Я говорил, говорил директору: к чему спешить? Установят сигнализацию и тогда — пожалуйста! — пусть все любуются на этот треклятый Рог! Сколько угодно! Но он просил! Он даже настаивал, да! Рог стал символом музея, и посетители должны его видеть!.. Конечно, ему можно спешить! Ведь за хранение экспонатов отвечаю своей головой в первую очередь я, я! Не он!..

Самсон Сергеевич с отчаянием махнул рукой и замолчал с выражением страдания на лице.

— Значит, на помещение Рога в витрину без датчика сигнализации настаивал именно директор? — спросил Стас.

Самсон Сергеевич опустил глаза и едва слышно прошептал: — Да, он… именно он.

И, будто спохватившись, добавил:

— Хотя, конечно, я не снимаю ответственности и с себя, но ведь это правда! Именно он.

— Самсон Сергеевич, вы говорили, что с Рогом что-то должно случиться. Как понимать эти ваши слова? У вас были какие-то конкретные подозрения?

Белобокое выдвинул центральный ящик своего письменного стола, порылся в нем, достал крохотную баночку вьетнамского ментолового бальзама, поддел ногтем крышечку, покрутил подушечкой указательного пальца по яично-желтой мази и стал тереть свой правый висок. В комнате резко запахло аптекой и словно бы несчастьем.

— Простите, ради бога… Совсем расклеился… — слабым голосом сказал он. — Голова… Нет, нет, конкретных подозрений у меня не было, конечно, нет. Разумеется, нет! Откуда им быть? Ведь никогда, никогда в музее ничего подобного… Но, знаете, предчувствие, интуиция… Вы верите в интуицию? Я верю. Понимаете, последнее время с этим Рогом происходило что-то странное.

Стас насторожился.

— Сначала эта история с фотосъемкой. Потом неожиданная популярность календаря с его фотографией… Поверьте, Рог неплохой. Но у нас есть вещи не менее, а более высокохудожественные. И эта известность, не вполне заслуженная…

— Простите, Самсон Сергеевич, а что это за история с фотосъемкой, про которую вы упомянули?