Раввин. Почему плач? С какой стати? Волосы срезают у девиц, когда они выходят замуж. И правильно делают. Чтоб не было соблазна для чужих мужчин.
Теща
Внучка
Теща. Мораль — не то, что у некоторых.
Рома. Глазом, мамаша, глазом. Око видит, зуб неймет. Я — поклонник красоты, а этого никакая религия не запрещает.
Теща. Заткнись, безбожник.
Раввин
Рома. Следовательно, отныне в нашей семье по женской линии — стопроцентные евреи. А что касается меня, тут не может быть двух мнений.
Раввин. Может! Отныне только вы в этой семье вызываете сомнения.
Рома. Рэбе, что вы говорите? У меня папа и мама евреи. И бабушки, и дедушки. Потом — посмотрите на мой нос! Это даже красноречивее, чем советский паспорт.
Раввин. Вам при коммунистах сделали обрезание? Рома. Какое обрезание? Моего отца непременно бы исключили из партии.
Раввин. Значит, вы ходите полжизни необрезанным?
Закатывает глаза к небу, скороговоркой бормочет молитву.
Рома (в
Раввин. Не надо иметь много ума, чтоб выяснить эту проблему. Пройдемте туда
Из туалета выходит, поддерживая расстегнутые штаны, Рома, сопровождаемый раввином.
Раввин. Придется пройти операцию в зрелом возрасте.
Теща. А это… больно?
Раввин. Ребенок вообще не чувствует. Ну, а такой… стерпит. Пять минут и — готово.
У жены наполняются слезами глаза. Они устремлены на мужа, но не на его лицо, а ниже пояса. Туда же робко глядят дети.
Жена. Конечно, под наркозом, да?
Раввин
Теща. Все! Хватит! Мы, женщины, когда рожаем, и не то терпим. А тут… Тьфу! Всего-то делов. Давай, голубчик, поддержи честь семьи. Ты думал, быть евреем, это тебе в бирюльки играть? Ничего, с тебя не убудет. Пострадай за веру.
Рома. Но я ни в какого бога не верую.
Раввин. А это ничего не значит. На алтарь здоровой еврейской семьи можно принести такую жертву.
11. Экстерьер.
Улица.
По ступеням парадного подъезда больницы спускается Рома. Он идет, раскорячившись, мучительно кривясь от боли при каждом шаге.
На тротуаре теща, жена и дети дожидаются его с цвета— ми, как героя. При виде его морской походки они все дружно начинают рыдать.
12. Экстерьер.
Площадь у синагоги.
Синагога переполнена молящимися. Те, кому не досталось места внутри, молятся снаружи у распахнутых окон. Молящиеся, облаченные в черно-белые полосатые таллесы, истово раскачиваются, по двое-трое сгруппировавшись у одного молитвенника. Бородатый еврей в ермолке и таллесе прогуливается вокруг синагоги с винтовкой на плече — это гражданская охрана — и время от времени, приблизившись к одной из групп, на миг заглядывает в молитвенник через чужие плечи и тоже начинает молиться.
13. Экстерьер.
Детский сад.
Дети играют в песочницах. Хохочут. Дерутся. Плачут. Двор окружен бетонной оградой. В углу — вышка. Наверху сидит бабушка с винтовкой на коленях и, вскинув на лоб очки, зорко оглядывает окрестность.
14. Экстерьер.
Улица.
По улице прогрохотал бронетранспортер с солдатами.
Дов и Рома, в военной форме и с винтовками за плечами, шагают рядышком по полупустынной улице.
Дов. Мы с тобой по возрасту уже для армии не годимся. Только для гражданской обороны. Ты — новичок. И слушай меня. Я — твой командир. Наш объект — универмаг. Занимай пост у входа и каждого покупателя строжайше обыскивай, чтобы не пронес в магазин взрывчатку. Понял?
Рома. А у меня теща улетает в Америку.
Дов. Навсегда?
Рома. Если бы! На две недели. — Дов. Тоже неплохо.
15. Экстерьер.
Перед универмагом.
Дов и Рома стоят у двух входных дверей. К Дову тянется очередь женщин, перед Ромой — никого.
Красавец Дов в своей стихии. Каждую женщину под видом обыска он похлопывает по заду, шарит по груди. Женщины притворно возмущаются, бьют его по рукам, но сами тянутся к его ладоням.
Скучающий Рома смотрит в землю. Увидел перед собой дамские туфли и, не поднимая глаз, полез, подражая Дову, руками к бедрам женщины, и тут же схлопотал по морде. Перед ним стояла разгневанная теща.
16. Экстерьер.
Набережная.