«Мой отец был арестован в Лареоле, и я в растерянности бродил по улицам Бордо, думая о его неизбежной гибели, когда кто-то заговорил со мной о Терезе Кабаррюс. Будучи художником, я придумал способ напроситься к ней с визитом: послал ей небольшой листок обнаженного купидона с пикой и красным фригийским колпаком на острие. Надеясь, что красавица благосклонно воспримет двойной смысл картинки, я подписал внизу: "À l’amour sans-culotte”[12]
. Моя дерзость, должно быть, понравилась ей, ибо она очень быстро известила меня, чтобы я пришел навестить ее. Уже в передней особняка Франклин меня поразило то, что все стулья были заняты, большинство — представителями самых старинных семей Бордо. Я поделился своим впечатлением со знакомым дворянином, и он ответил мне, что недаром в городе это место называют "Кабинет помилования".Вскоре меня пригласили войти в будуар, и во время ожидания у меня было время восхититься помещением, которое казалось обителью различных муз. Там стоял открытый клавесин с нотами, на канапе лежала гитара, а в углу стояла арфа. На мольберте располагался холст с начатой картиной, бюро было завалено письмами, бумагами и, полагаю, прошениями. Была там и библиотека с расставленными в беспорядке книгами, как будто к ним часто прибегали, и, в завершение, стояли также пяльцы с очень красивой вышивкой».
Неудивительно, что, познакомившись поближе с хозяйкой этой обители муз, граф де Паруа не скупился на комплименты:
— Ваши таланты всеобъемлющи, ваша доброта превосходит их, но ничто не может сравниться с вашей красотой.
Тереза, как всегда, проявила себя отличным режиссером-постановщиком. Хитрая женщина старалась показать, что, невзирая на все ее бравирование поведением пламенной революционерки, в сущности своей она оставалась благородной дамой утонченных вкусов, стремившейся использовать свое привилегированное положение для помощи другим. Еще один пример активного участия Терезы в ее судьбе привела в своих очень известных и правдивых мемуарах «Дневник 50-летней женщины» маркиза Анриэтт-Люси де Латур-Дюпен-Гуверне (1770–1853). В описываемый период молодая женщина оказалась в Бордо, будучи на восьмом месяце беременности и с двумя маленькими детьми на руках. Ее муж, сын военного министра, был вынужден скрываться в бедняцком квартале в доме полунищего жестянщика, родственника его слуги. В один прекрасный день ремесленник, напуганный карами, грозившими за укрывательство аристократов, пригрозил выдать его. Молодой человек выпрыгнул в окно и прибежал к Терезе. Та была настолько тронута бедственным положением молодой семьи и твердой решимостью ее главы противостоять всем невзгодам, что выпросила для них у Тальена охранное свидетельство, позволившее им отплыть в Америку.
Тереза сама проводила их, и маркиза разрыдалась, поскольку, по ее словам, «в ту пору не было ни одного жителя Бордо, который не был бы обязан жизнью либо своего родственника, либо друга нашей Богоматери-спасительнице». Она описывала ее как женщину, «излучавшую очарование, которое невозможно выразить никаким словом». Сохранилось также письмо знатной дамы, эмигрировавшей за границу, но затем вернувшейся в Париж во времена Директории и отзывавшейся о Терезе таким образом: «…она прекрасна как ангел, обладает умом, талантами, чрезвычайно добрым сердцем……она помогала всегда, когда могла, безо всякого расчета; достаточно было быть несчастным, чтобы пробудить в ней интерес…».
Естественно, влияние Терезы не могло пройти незамеченным для членов Комитета общественной безопасности, возненавидевших аристократку не только за то, что связь с ней запятнала чистоту республиканской репутации Тальена, но и за то, что она мешала им заниматься их кровавым ремеслом. Жан-Ламбер был безумно ревнив; в Терезу влюбился генерал Брюно, будущий маршал императора Наполеона, и Тальен немедленно добился его откомандирования из Бордо. Тереза ловко воспользовалась разногласиями между членами комитета, что позволило Тальену убедить Изабо (есть подозрение, что этот непоколебимый республиканец дал свое согласие не без задней мысли свалить своего коллегу), в соответствии с законом от 14 фримера о комитетах (чисто юридическое хитросплетение, которое не могло никого обмануть) распустить Комитет общественной безопасности Бордо, дабы «реорганизовать его на свой манер». В Париже этим были неприятно удивлены и немедленно потребовали разъяснений. Ответное письмо содержало следующую формулировку: