Музыка смерти

Был Эддингтон желе-наркоманом или нет, но наблюдение изо дня в день за его работой каким-то образом рассеивало дурные предчувствия Майкла. Ухудшение нрава композитора начинало казаться незначительным, когда перед ним, непросвещенным, разворачивалась восхитительная картина творческого процесса. Отдаваясь этому процессу без остатка, Эддингтон работал с музыкой так, будто она была чем-то материальным, во что он мог погрузиться, утонуть в тончайших вибрациях звуков, вливавшихся в него через барабанные перепонки из наушников.

В иные моменты Майклу казалось, что звучавшую из динамиков музыку делали тонкие пальцы изящных рук композитора, превращали ее, словно руки скульптора, во что-то такое, что можно не только слышать, но и видеть. Эддингтон методично работал над всеми шестью лентами записей звуков чужого, используя абсолютно все, даже ту крохотную запись очень недолгого эпизода из жизни кошки и собаки в клетке чужого, заканчивавшуюся более одухотворенным, чем обычно, шипением Моцарта после того, как он покончил с ними.

По неведомой причине этот последний звук засел в памяти Майкла крепче всех остальных. Он не сомневался, что Эддингтон ничуть не ошибался, воображая, будто слышит в нем выражение полного презрения Моцарта ко всем им. Эддингтон находил в своем сочинении место любому звучанию голоса Моцарта, и Майклу оставалось лишь пожимать плечами, когда он пытался представить себе, каким образом будет звучать этот изолированный голос, напоминавший шипение вырывающегося из котла пара, на фоне неизвестного фрагмента какого-нибудь произведения классической музыки.

Деймон почти не отходил от стойки звукозаписи, а Дарси все больше привязывалась к Моцарту. Майкл был доволен тем, что на его долю выпали напряженная работа и импорт данных, которые Дарси непрестанно фиксировала в блокноте и передавала ему.

Эта молодая женщина работала, как машина, и ему приходилось составлять десятки отчетных материалов для передачи в информационную сеть компании. Лазерные принтеры работали почти безостановочно, в их спокойное жужжание иногда вклинивался более резкий, металлический лязг матричных, когда на них копировались простенькие биологические показания для распространения пневмопочтой по мириадам каналов «Синсаунд».

Преданность Дарси Моцарту очаровывала Майкла Почти так же, как полная отдача себя музыке Деймона. Очевидно, она была всерьез увлечена своей теорией возможности возникновения привязанности, о которой они говорили, пока эмбрион рос в теле Кена Петрилло. Теперь, когда на них легла ответственность за обеспечение животного нормальной пищей, она настояла на том, что будет кормить чужого сама, и пихала в наклонный лоток кормушки все, что им доставляли, — от размороженных клоповых индеек до громадных кусков заменителя мяса.

Ее проворные пальцы день-деньской вычерчивали обзорные графики десятков аналитических наблюдений, которые, как она себе представляла, были свидетельствами реакций Моцарта на ее присутствие в помещении, на ее тихий голос, бубнивший в клетке из динамика, который она включала каждый раз, когда близко подходила к стеклянной стене, на улыбки, которыми она не переставала одаривать безглазую морду чужого.

Майклу было необъяснимо страшно видеть, как эта форма жизни с Хоумуолда разматывалась из своей любимой позы — отдыхать, свернувшись клубком, — и направлялась к стеклянной стене, едва Дарси оказывалась не дальше полуметра от клетки, независимо от того, пришел час кормления или нет, включила она динамик или забыла нажать кнопку. Все, что им было известно об этих созданиях, убеждало в отсутствии у них зрения, по крайней мере в человеческом понимании оптического распознавания окружающего. По мнению многих, чужие не размышляли. Они ели, размножались и убивали — обладали сугубо животными инстинктами в чуждой человеческим представлениям форме. Почему же, если чужие не видят или не чувствуют дружеского к себе отношения, Моцарт всегдазнал, что именно Дарси приблизилась к стеклянной стене?