Мы дрались с «Тиграми»

Поднялся на ноги и тут заметил, что у самых корней травы в землю вросли какие-то мешки. Потянул за один… и вдруг понял, что никакие это не мешки, а солдатские шинели. Шинели были серые, наши, а в них — останки человеческих тел, уже иссохших, сморщенных, почерневших! Меня охватил такой ужас, что, не раздумывая, я бросился бежать в ближайший кустарник.

Немного успокоился, перевел дыхание и осторожно — ссутулившись, прячась в высокой траве — обошел поляну.

Вышел я на обратный, скрытый от немцев скат возвышенности и стал определять места для орудий. Заломил на кустах, возле которых будет стоять первое орудие, несколько веточек, чтобы потом, когда привезу сюда гаубицы, легче было отыскать место. И сразу, не мешкая, отправился в обратный путь.

Времени у меня было вполне достаточно, но я бегом мчался по болоту, а перед глазами маячили трупы — увиденное произвело на меня ошеломляющее впечатление, затмило собой и первую бомбежку, и первый обстрел. Эти солдаты, чьи останки так напугали меня, еще зимой, задолго до нас, пытались взять Ржев — и навсегда остались лежать здесь: миновала зима, стаял снег, прошла весна, и вот уже лето, выросла трава, а этих бедолаг так никто и не похоронил…

Скорбная мысль вдруг сменилась тревогой: а правильно ли я иду, а что, если заблужусь в этих болотах и не смогу найти место стоянки своей батареи? Утром орудия должны стоять на месте, быть готовыми к бою — а я сам только на другой день явлюсь к месту разгрузки! Это же невыполнение боевого приказа! Судить будут!

Снимут кубики! Успокаиваю себя: когда мы шли с комбатом туда, солнце светило спереди-слева. Прошло два часа. Теперь я должен наступать на свою тень. Присмотрелся и решил, что цду все же верно.

Чередуя бег с ходьбой, часа через два я выбрался точно к своей батарее.

Выход на рубеж

Приказал батарейцам готовиться к переезду, а сам побежал искать тракторы.

Уже смеркалось, набегали тучи, заморосил мелкий дождь, а тракторов мне никто из соседей все не давал. То самим нужны, то горючего нет. Наконец нашел какого-то полковника, который приказал располагавшейся поблизости части дать мне тракторы.

Было уже темно, когда я вернулся на батарею с четырьмя тракторами и прицепами.

И вот мы двинулись. Кругом грязь, вода, льет дождь, и ко всему, кромешная темнота. Показываю трактористу, куда ехать, а у самого болит душа: найду ли ночью ту поляну? Проехали около часа, и я остановил тракторы. Спрыгнул на землю, а там воды и грязи выше колен. Отошел немного, чтобы сверить компас. Меня окружали мои огневики — бывшие крестьяне, каждый из них мне в отцы годился, они хорошо знали меня, относились уважительно — наверное, потому, что я день и ночь находился с ними, научил их «стрелять» из гаубиц, действовать в бою, ну и не строжничал по мелочам. По жизненному опыту они знали, как трудно ночью да в пургу или туман найти дорогу, и сильно сомневались, что с помощью какой-то стрелочки компаса можно в незнакомой местности приехать на нужное место, но помочь мне они ничем не могли. Я слышал их разговоры между собой:

— Были бы у нас свои тракторы, еще днем бы на место вышли.

— Ни за что не попадем на ту поляну к утру.

— А лейтенант до этого на фронте был?

— Да-а, хорошо, у кого лейтенант постарше да на фронте побывал…

Надо возвращаться к трактору — меня догоняет ящичный второго орудия рядовой Райков, невысокий солдатик лет тридцати:

— Товарищ лейтенант, я знаю эту круглую поляну, я там коров пас, я же тутошний, местный. Давайте покажу, куда ехать надо.

Я не верил своим ушам: неужели и впрямь проводник нашелся?! Усадил его рядом с собою в кабину, и он стал показывать, куда ехать, брал немного левее, чем я думал. У меня будто гора с плеч свалилась, обрадовался несказанно: надо же, так повезло, где ж он раньше-то был?!

Тракторы двигались медленно: тянули прицепы со снарядами, людьми, батарейным имуществом, да еще и гаубицы с передками на прицепах. Гусеницы утопали в грязи, моторы, надрываясь, ревели и раскалились чуть не докрасна, в кабинах жара, гарь, дышать нечем. У меня разболелась голова. Может, от газа, а скорее от того, что не спал две ночи, пережил первую бомбежку, первый обстрел, да еще на трупы эти насмотрелся, ко всему, я же километров тридцать за день пробежал, а теперь, по наивности, положился на взрослого мужчину, расслабился… В общем, я невольно задремал.

Очнулся от тишины. В кабине никого не было. Трактор стоял. Мотор не работал. Выпрыгнул в растерянности из кабины и увидел в стороне кучку людей. Подошел, а это мои солдаты обсуждают, куда ехать надо.

— Почему тракторы заглушили? — спрашиваю.

— Самолеты летают — боимся, бомбить будут, искры же летят.

— Пусть моторы поостынут, — заговорили трактористы.

— А где Райков?

— У него голова разболелась. Не знает он, куда надо ехать.

— А мы не стали вас будить, думаем, пусть поспит лейтенант, пока моторы остывают.