Мы дрались с «Тиграми»

В августе нашей армии лишь чуть-чуть не хватило сил и авиационного обеспечения, чтобы взять Ржев. Помешали нам и ливневые дожди. А когда кончились дожди, спала вода и подсохла грязь, с наших боевых позиций сняли и перебросили на другие фронты все средства прорыва: корпусную артиллерию — это тысячи и тысячи орудий, авиацию и сотни танков. Именно в это время разворачивалось грандиозное наступление немцев на Кавказ и Сталинград, туда и были брошены все резервы. Но никто не отменил жесточайший приказ Сталина: любой ценой взять Ржев. И в дальнейшем мы, оставшиеся здесь, как бы «местные войска», совсем обессиленные, оказались в шести километрах от Ржева перед сильно укрепленной обороной фашистов, вынужденные атаковать немецкие укрепления уже без артподготовки, топчась на месте и истекая кровью. У немцев был свой, не менее беспощадный приказ Гитлера: Ржев не сдавать ни при каких обстоятельствах!

И началось новое тягостное, бесперспективное, заранее обреченное на неудачу наступление средствами оставшихся истощенных стрелковых дивизий, тогда как немцы экстренно нагнали подо Ржев множество артиллерии, танков, самолетов и все время контратаковывали нас свежими превосходящими силами. С нашей стороны это было наступление ради наступления, формальное выполнение приказа Сталина захватить Ржев. С одной стороны, Жуков и Конев боялись обосновать Сталину невозможность взятия Ржева оставшимися силами; с другой стороны, они сознательно создавали у Сталина иллюзию: наступление продолжается и идет успешно. Наделе это наступление превратилось в «ржевскую мясорубку». В нее наше командование методично, изо дня вдень сыпало и сыпало тысячи и тысячи солдат. А результат был один: ТРУПНЫЕ ПОЛЯ, «РОЩИ СМЕРТИ», «ДОЛИНЫ СМЕРТИ», по которым мы безуспешно ползли и бежали из болот на укрепленные немцами возвышенности. Несли потери и немцы, потому что воевали мы самоотверженно, но их потери были несравнимы с нашими.

Красников

Я удивился, когда вместе со мной на передовой НП вызвался идти Красников. Конечно, это был лучший разведчик и от него будет больше проку, чем от любого другого, но лучше бы ему поберечься, не соваться каждый раз в такое пекло. Остальные ребята не хуже подготовлены, но уж слишком они молоды. Нам с Красниковым по Двадцати одному, а они на целых два года моложе. Конечно, молодость предполагает большее пренебрежение к опасности, но тут потребуются также выдержка и опыт.

Красников не замечал, что я оберегаю его больше, чем других ребят: у него же сын растет, а мы все холостые. Когда в Коломне весной сорок второго формировалась дивизия, ни к кому родственники не приезжали, в то время это было не принято, а к Красникову приехала жена. Да не одна — с грудным ребенком. Она была моложе своего мужа и выглядела совсем юной. Но как она смотрелась с ребенком на руках! Я тогда выделил Красникову надвое суток единственную маленькую комнатку в казарме. Зашел в нее, чтобы посмотреть, как они устроились, и, извинившись, тут же вышел. Но эта идиллия крепко врезалась мне б память. Любо было смотреть, как упитанный карапуз самозабвенно сосет материнскую грудь, нещадно терзая ее своими цепкими ручонками, от напряжения или удовольствия он непрерывно подрыгивал голенькой ножкой, а увлеченная ребенком молодая мать, казалось, и о муже забыла, хотя стремилась к нему за тридевять земель. С какой нежностью рассматривала она родной комочек живого существа! А Красников сидел напротив и не сводил глаз со своего семейства. Иконописцы еще до великого Рафаэля гениально открыли и мастерски изобразили неповторимую красоту: Богоматерь с младенцем.

Я радовался за Красникова, за его сына, жену. Единственное, чего мне хотелось тогда, — это чтобы Красникова не убили на приближавшейся к нам войне. О собственной судьбе мы тогда еще не думали. И только на фронте как-то внезапно вдруг ощутили, как хотелось нам тоже иметь детей. Нам казалось, что имевшим семью умирать не так страшно — у них гарантировано продолжение рода, а с нашей смертью исчезнет все. Отцов семейств я всегда оберегал более тщательно: не хотелось, чтобы дети остались сиротами, а потому на опасные дела брал с собой неженатых.

Высокий, стройный и красивый Красников был несуетлив в движениях и в мыслях. Все делал размеренно, обдуманно и четко. Никого никогда не обижал, был терпелив и уступчив. Человек, даже случайно причинивший ему неприятность, сразу же ощущал свою вину, глядя на беззлобную улыбку разведчика. Физически Красников был силен, ловок и гибок — в этом не всякий мог с ним поспорить. Скорее всего он попросился ползти вместе со мной под пули из уважения ко мне или из-за желания лучше, чем кто другой, обеспечить мои действия. Он никогда не думал о собственной безопасности. Когда же я отказался взять его с собой, он убежденно сказал:

— Товарищ лейтенант, ну кто лучше нас с вами справится с этим делом? Они же котята, хоть и хорохорятся. Могут и глупостей натворить.