Мы дрались с «Тиграми»

«Дяденька, не уходи!..»

Барвенково — единственный на земле город, где в ходе боевых действий одной воюющей стороне удалось дважды окружить войска другой] Многие фронтовики с волнением и печалью вспоминают этот город.

В Барвенково мы вошли 25 февраля почти беспрепятственно: немцы оставили город. Но вскоре танки противника уже со всех сторон рвались в город. А сверху нас бомбили самолеты. Бомбили нещадно и безнаказанно: у нас не было зениток. Да у нас почти ничего не было. В непрерывных боях на тысячекилометровом пути от Сталинграда мы потеряли много людей и техники, в глубоких снегах застряли наши тылы. Два обессиленных стрелковых полка и с десяток орудий — вот и все наши силы в городе.

Мне, командиру взвода разведки 1-го дивизиона, поступил приказ явиться в штаб полка: надлежало получить пакет с донесением и доставить его в город Изюм, в штаб армии. Приказ поступил рано утром 27 февраля, и с передовой я ушел еще затемно, обрадованный возможностью на пару дней вырваться из-под огня, предвкушая предстоящую прогулку в тыл.

В Барвенкове штабы полков располагались в домах при въезде в город, на противоположной от передовой окраине. Донесение составляли в моем присутствии, в ожидании пакета я непривычно беспечно сидел на стуле в штабной комнате и от нечего делать лениво рассматривал хитроумные завитки морозных узоров на окне, иногда посматривая по сторонам. Ранее мне не приходилось бывать в штабе полка, лишь однажды, полгода назад, еще в боях за Ржев, мне случилось, посетить расположение тылов дивизии, когда ходил в политотдел получать кандидатскую карточку. И сейчас мне интересно было наблюдать за жизнью людей вдали от переднего края, где не надо припадать к земле, ползать под вражеским обстрелом. Находясь в приподнятом настроении, я с нетерпением ерзал на стуле в ожидании пакета, совершенно не вслушиваясь в содержание донесения, тем более не замечая обеспокоенности в поведении и на лице начальника штаба. И вдруг до моего уха донеслись слова: «Город Барвенково окружен крупными силами танков и пехоты противника. Мы удерживаем город, не имея связи с командованием. Все наши попытки связаться со своими не увенчались успехом…»

Я вскочил как ошпаренный! Вмиг слетело все благодушие! Всегда самым страшным для меня были окружение и плен. И значит, предстоит мне не приятная безобидная прогулка по тылу, а опасная попытка средь бела дня проникнуть к своим сквозь кольцо окружения!

— А как же я-то пойду?! — вырвалось у меня.

— Потому и посылаем тебя, лейтенант, что сделать это будет очень трудно, но мы надеемся на тебя, — ободрил меня майор.

Сунув пакет за пазуху шинели, я бегом направился в свой дивизион, чтобы взять с собой в путь разведчика.

И тут налет! Самолеты начинают нещадно бомбить именно эту окраину города. Бросаюсь в кювет. Кругом творится что-то страшное. Сорок самолетов, зайдя с тыла, двумя колоннами пикируют на оба порядка домов — рушат каждый дом. Ревут моторы, воют сирены, трещат пулеметы, свистят бомбы! Земля ходит ходуном! Крупные осколки бомб крушат деревья, с неимоверной силой врезаются в землю. Мелькают желтыми брюхами выходящие из пике «костыли». На фоне серебристо-белого снега в лучах яркого солнца-высо-ко вверх вздымаются клубы дыма — черные от взрывов бомб, красные от битого кирпича, желтые от самана и глины. Обгоняя пыль и дым, из зловещего разноцветия вверх и в стороны вырываются обломки строений, заживо хороня под развалинами мирных жителей. Внезапно все это — ярко-красное, черное, желтое и белое, клубящееся и вырывающееся, летящее и рушащееся, воющее и грохочущее — рассекается, как кинжалом, тонким, пронзительным, душераздирающим женским криком. Этот нечеловеческий вопль поднял меня из кювета, заставил оглянуться вокруг. В клубах дыма я едва различил стоящую в полный рост худощавую женщину. Заломив руки за голову, она стояла в одном легком платье, с распущенными длинными волосами и, показывая на рухнувший домик, кричала и кричала, многократно повторяя:

— Там дети! Там дети! Дети!..

Весь ее облик внушал тревогу, жалость, а крик безотлагательно звал на помощь. Я вскочил и, невзирая на грозящую опасность, сломя голову бросился к рухнувшему домику. Сгоряча схватил торчащую из развалин слегу, с большим трудом вытянул ее, схватил другую — и тут начал понимать, что таким образом я не скоро доберусь до детей — они там задохнутся, и помочь некому: все попрятались от бомбежки. Снова с яростью принялся за работу, вновь и вновь с надеждой оглядываясь вокруг, но нигде никого не было, и женщина куда-то пропала. (Потом я узнал: это была родственница двух заваленных ребятишек, она сама только что чудом выбралась из завала, у нее был вырван глаз.) Вдруг заметил: неподалеку частыми перебежками перемещается человек. Позвал его, он приподнялся, и я увидел незнакомого старшину, он оценивающе взглянул на пикирующие самолеты на развалины и, махнув рукой, дескать, чего там искать, все разбито, быстро побежал по своим, видимо-неотложным делам.