Мы — это наш мозг. От матки до Альцгеймера

Между тем у меня возникали вопросы по темам, не относившимся только к моей основной специальности. Тебя всё равно считают врачом, когда действительно приходится туго, даже если ты занимаешься не врачебной практикой, а исследованиями. Болезнь мозга затрагивает все стороны личности, и поэтому ко мне обращались за советами в самых критических случаях. В одно воскресное утро, например, пришел сын одного моего знакомого с несколькими томограммами и сказал: «Я только что узнал, что мне осталось жить всего три месяца. Как это может быть?» Взглянув на томограммы, я не понял, как он вообще смог прийти ко мне, чтобы задать этот вопрос: передняя часть его мозга представляла собой одну громадную опухоль, и он действительно недолго прожил. В такой момент только и остается выслушать, объяснить выводы и результаты обследований и помочь отчаявшемуся человеку пробраться сквозь медицинские дебри. Единственно, кто оценивал мои способности должным образом, — это мои дети. Они решительно требовали позвать «настоящего» врача, когда у них была высокая температура, и я с тревогой присаживался со стетоскопом на их кроватках. Когда в 1985 году я основал Nederlandse Hersenbank[3]

(см. XX.4) и при этом стало известно, что я исследую мозг умерших, я, к своему удивлению, для многих сделался советчиком по всем вопросам, связанным с последней жизненной фазой: эвтаназией, оказанием помощи в самостоятельном уходе из жизни, возможностью стать донором мозга или предоставить свое тело науке, короче говоря, по всем темам, имеющим отношение к жизни и смерти (см. XX. 3). Так постоянно переплетались между собой мои исследования и их результаты для меня и для общества. Я принимал участие во встречах матерей, потерявших покончивших с собой детей-шизофреников и теперь в рамках организации помощи Ypsilon отважно поддерживавших других женщин, которых постигло это несчастье. На международных конгрессах по синдрому Прадера-Вилли я увидел, насколько больше знают близкие о течении этой болезни, чем мы, исследователи. Сюда приезжали и ученые, и родители, чтобы вместе выяснять причины того, почему их дети ели буквально до смерти. Со всего света привозили родители своих невероятно тучных детей, тем самым помогая клиницистам лучше постигать ход этого заболевания, что чрезвычайно стимулировало нашу работу. Метод, который следовало бы использовать и другим объединениям пациентов. Моя научная группа участвовала также в организации первых в Нидерландах исследований болезни Альцгеймера, когда широкое распространение этой болезни еще только предсказывали. Наши наблюдения над тем, что некоторые клетки мозга хорошо противостоят процессу старения и болезни Альцгеймера, в то время как другие клетки гибнут, стали путеводной нитью в поисках терапевтических стратегий борьбы с этой болезнью (см. XIX, 3). Вследствие старения общества сегодня каждый в своем ближайшем окружении хорошо знает людей, которым в своей последней жизненной фазе пришлось пережить духовный упадок в результате деменции. Многим из нас также, вероятно, знакомы огромные тяготы, которые психические болезни вносят в жизнь пациентов, их близких и тех, кто ухаживает за больными. Вопросы, которые ставит перед исследователем мозга эта болезнь, столь животрепещущи, что от них уже нельзя уклоняться.

Обычная публика, которая вообще не проявляет никакого интереса к нашей ежедневной борьбе с техническими проблемами, возникающими при исследованиях, совершенно неверно предполагает, что про мозг нам известно всё. Люди хотят получить ответы на важнейшие вопросы: что такое память, сознание, обучение и эмоции, свободная воля и околосмертные состояния. Исследователе, который не уклоняется от подобных вопросов, рано или поздно будет ими захвачен и, скорее всего, захочет в них углубиться. В дискуссиях широкая публика исходит из «фактов», происхождение которых для меня остается загадкой. Так, существует миф, что мы используем всего лишь 10 % нашего мозга. Хотя относительно некоторых людей действительно может сложиться подобное впечатление, я не знаю, на чем основана эта бессмыслица. То же самое относится и к легенде о миллионах клеток мозга, которые мы будто бы ежедневно теряем в процессе старения. Часто весьма оригинальные вопросы, которые задают заинтересованные слушатели и ученики, наводят на серьезные размышления. Одна голландская старшеклассница, японка по происхождению, хотела писать профилирующую работу о различиях между мозгом европейца и азиата. Такие различия действительно существуют. Мои собственные исследования человеческого мозга также постоянно вызывали потоки вопросов и бурную общественную реакцию и требовали разъяснений и публичной дискуссии о различии между мозгом мужчины и женщины, о сексуальной ориентации, транссексуальности, развитии мозга, болезнях мозга, таких как депрессии и расстройства приема пищи (см. II–IV и VI).