Мы и наши дети

БАБУШКА:

Внуки у нас подоспели как раз к моему уходу на пенсию, так что мой "заслуженный отдых" оказался очень кстати. И вот уже почти десять лет я дома с внучатами. Получилось так, что двое всегда при нас, мы живем вместе; двое приезжают на выходные и на лето, остальные бывают раза 3–4 в год — чаще просто не выходит: далеко живут. И вот что я заметила: всех я люблю, конечно, но как по-разному складываются наши отношения! Что любовь даже у матери бывает разная, это я и раньше знала: к ней всегда примешивается то чувство острой жалости, то какой-то робости, то глубокого уважения, то удивления — свой "привкус", свой "оттенок" у любви к каждому ребенку. А с внуками вышло по-другому, здесь многое зависит от того, сколько мы бываем вместе. Вот когда я поняла и почувствовала, как сложно бывает с малышами, когда они растут не рядом, а где-то за тридевять земель. С теми, что живут у нас, мы понимаем друг друга с полуслова, полувзгляда, как камертоны, легко настраиваемся друг на друга — такого наслаждения от взаимопонимания я не испытывала даже с детьми. А вот к внучатам, приезжающим раз в неделю, уже приходится поначалу привыкать, ведь дней пять не виделись — они уже другие! Помогает, конечно, опыт, но опыт — это обобщенное знание, а здесь-то каждый — уникальная личность, которая успела измениться и… отвыкнуть от меня. Первый день приходится быть "на подступах", второй — мы уже свои, а тут — снова расставание. С остальными еще сложнее: три-четыре месяца перерыва — словно скачок в неизвестное. Тут уж приноравливаться заново и завоевывать их симпатию приходится неделями. Вот после этого и думаю, думаю… Бабушки и дедушки все чаще становятся теперь приходящими. А от приходящих, временных что внукам достается? Только гостинцы и нотации. Немного, честно говоря. Впрочем, старикам от внуков тоже ничего не перепадает, кроме спасибо и вежливых улыбок. На шею никто не кинется, не задохнется от счастья, как недавно моя Лёлечка. Мы с ней за все три года ее жизни почти не разлучались надолго, а тут меня не было около двух недель. Обняв меня крепко-крепко, она не могла даже вымолвить ничего, только постанывала: "А! а!" — и прижималась, прижималась щекой к моей щеке. А про гостинцы мы обе забыли…