Мы из Тайной канцелярии

— А коли так, ступайте. Лесток от вас никуда не денется. Завтра займётесь, — сказал Ушаков и многозначительно кивнул в сторону слюдяного окошка, за которым город стремительно обволакивала тьма.

Мы с трудом дождались рассвета, чтобы с первыми петухами направиться к Елизавете, в чьём доме проживал тот самый Арман (так и рифмуется с «шарман»!) Лесток.

Банальная кража потихоньку заводила нас всё выше и выше, мы начинали лезть в сферы, опасные для мелких чиновных сошек и простолюдинов. Оно, конечно, приятно сознавать, что прикрытие обеспечивает Ушаков, однако в любую секунду обстоятельства могут измениться, и из нас сделают разменных пешек. Не мы станем первыми.

Но при этом и я, и Ваня чувствовали азарт ищеек, взявших след.

Очень уж мне хотелось увидеть живьём будущую императрицу Елизавету Петровну, но, заявившись спозаранку, я выяснил, что цесаревна дома не ночевала. Пропадала на чьих-то крестинах, переросших в нечто большее.

Зато Лесток был на месте и согласился нас принять у себя в кабинете.

Я ожидал увидеть здесь все характерные медицинские атрибуты, но нет, кабинет больше походил на уголок сибарита. Ничего намекающего на профессиональную деятельность: никаких тебе тазиков для кровопускания, скальпелей, слуховых «дудок», банок и склянок с лекарствами. Даже запах не медицинский: хотя причиной тому могли быть те литры духов, что выливал на себя француз. Они перебивали любые естественные ароматы.

Арман Лесток был важен и прямо-таки испускал флюиды самодовольства. Щегольской лиловый камзол, воротник-жабо, пышные волосы, не нуждавшиеся ни в каком парике (потом, говорят, он облысел). На слегка вытянутом лице гримаса скуки и превосходства. При этом взгляд острый, холодный и циничный. Ну да, медик ведь, хирург. Это у них профессиональное, иначе нельзя.

Лесток начал полнеть, тучности ещё не достиг, но осталось немного. Живот ощутимо выпирал. Но надо учитывать реалии, в восемнадцатом веке это скорее достоинство: знать, у человека всё в порядке: сыт и обеспечен, а потому избалован женской лаской — любят прекрасные фемины успешных мужей.

За лейб-медиком длинным шлейфом тянулась слава дамского угодника. Однако нам он был нужен в ином качестве.

В карих глазах Лестока застыл тщательно скрываемый интерес. Понятно, что Тайная канцелярия по пустякам тревожить не станет. Раз пришла, значит, причина есть, а этих причин наберётся не один десяток. Знать бы, какая именно привела канцеляристов. Вот мы ему сейчас и подскажем.

— Сударь, нам стало известно, что среди ваших новых приобретений оказалось несколько вещей, ранее принадлежавших другому лицу. Несколько дней назад они были похищены у истинного владельца.

— Что? — побагровел Лесток. — Вы меня обвиняете в воровстве? Меня, лейб-медика Елизаветы Петровны?!

— Никоим образом, — поспешил успокоить я. — Никто и ни в чём вас не обвиняет.

Француз слегка успокоился, повёл выщипанной бровью:

— Тогда в чём причина вашего визита, господа?

— Причина простая: мы ведём розыск, которому все обязаны оказывать содействие. Прошу ознакомиться с описью утраченного. Если у вас имеются эти вещи, предлагаю отдать добровольно, чтобы мы вернули их хозяину.

Иван протянул список.

На лице Лестока появилось облегчённое выражение.

Не самый главный грех подцепили. Согласен, недоработка, но команды «фас» от Ушакова не было, а то б мы чуток порезвились. Затронули бы одно, затем другое, накопали на два расстрела и три каторги.

Лейб-медик цесаревны не спросил, откуда нам известно, что пропавшие драгоценности у него. Дураку ясно: мы бы и не ответили. Дураком Лесток не был.

Дёрнул за висевший возле двери шнурок, вызвал камердинера. Велел принести какую-то шкатулку, добавив сквозь зубы:

— Ту шкатулку! Не перепутай.

Камердинер кивнул и исчез.

— Одну минуту, господа. Могу ли я предложить вам что-то могущее скрасить ожидание?

Он повёл рукой в сторону столика, на котором были разложены причудливо инкрустированные курительные трубки.

— Милости прошу. Угощайтесь.

— Спасибо, в другой раз, — многозначительно сказал я.

На губах Лестока появилась лёгкая усмешка. Он оценил намёк.

Двери распахнулись, в дверях, торжественно вышагивая, появился камердинер. В руках у него была шкатулка, сделанная из дерева и украшенная драгоценностями. В ней Лесток и хранил свои нажитые непосильным трудом сбережения.

Эх, сколько, должно быть, повидала эта шкатулка, к какому количеству тайн прикоснулась, скольких интриг была свидетелем! Жаль, не умеет она говорить!

Камердинер опустил шкатулку на столик перед Лестоком и спиной попятился к выходу.

— Пожалуйста, господа! — Хирург приподнял крышку, позволяя нам полюбоваться содержимым шкатулки.

Я к цацкам никогда не испытывал ничего, кроме равнодушия. Слишком искусственно раздута их стоимость, за которой зачастую нет ничего, кроме правил навязанной сверху игры. Копался в содержимом шкатулки Иван, я же сверял найденное с описью Трубецкого. Нашли всё, за исключением парочки совсем мелких камушков. Ладно, спишем на усушку и утруску. Не всё ж коту масленица.