Мы, Мигель Мартинес. Война

Вместе с Эрнстом я застал Вилли Леова. Друг и ближайший помощник лидера коммунистов обсуждали чисто армейские проблемы, распределяя полученное оружие. Вместе с ними был молодой энергичный статный военный, в котором я узнал Рокоссовского. Оказывается, вместе с караваном в Росток приехала и группа краскомов, среди которых был и Константин Константинович, командовавший до этого кавалерийской дивизией. Именно он должен был возглавить этот передовой отряд интернационалистов, которые будут на практике руководить войсками — среди приехавших ранее военспецов через Чехословакию было больше штабистов и специалистов по логистике, боевой подготовке.

(Константин Рокоссовский — тридцатые годы)

— Полковник Макс Качински. — коротко представился будущий маршал. Ну что же псевдоним ему выбрали правильный — с польскими корнями. В Германии было немало выходцев из Польши, многие из которых онемечились и стали вполне немецкими родами. И легкий акцент, да это как раз надо постараться поправить, так вот, этот чуть неправильный говор тут пока в тему.

— Мигель Мартинес. — представился я, впрочем, все участники встречи знали, кто я на самом деле, но конспирация диктует свои правила игры. А мы в стане воюющей страны, точнее, не воюющей, а раздираемой гражданским противостоянием, что еще хуже. Ведь самая отвратительная война именно гражданская, самая жестокая и беспринципная.

— Чем могу помочь? — Тельман постарался сделать вид, что я его не сильно отвлекаю, но я понимал, что в действительности отвлекаю и от именно военных проблем.

— У меня полномочия проконтролировать отправку в СССР оборудования, которое скопилось на складах Ростока. Но, ситуация осложнилась, как я понимаю, наши эсминцы сопроводить корабли не смогут. Испанцев надо срочно отпускать.

— Эти корабли были разгружены в первую очередь. Но тут у нас возникла одна проблема… — подал голос Леов.

— А каковы ваши полномочия? — поинтересовался Рокоссовский.

Предъявляю мандат от товарища Сталина. Фактически — я сейчас руководитель всех советских специалистов в Германии. Рокоссовский читает с интересом.

— Вот как? Хорошо. Мы с камрадами обсуждали проблемы фронта. Сейчас решали, как и чем усилить Любек, туда перебросим практически всё тяжёлое вооружение и артиллерию. Время у нас есть, хотя и не слишком много. Но главная проблема — это ситуация в Ольденбурге.

Я понимающе кивнул головой. Вообще до сих пор не мог понять, каким образом во главе ополченцев Ольденбурга оказался Эрнст Юнгер. Да, писатель, да. военный, причем профессионал, но невысокого ранга. Были у него и теоретические работы в области военного дела, впрочем, не мне давать оценку его творческому пути. При этом всём, Юнгер восхищался Гитлером, с интересом относился к идеям национал-социализма, но нещадно критиковал окружение Адольфа, того же Геббельса. И как он оказался в стане левых, если был правым по своим убеждениям, для меня это оставалось загадкой. Скорее всего, сыграли его связи с Никишем и Хильшером, первый вообще был в правительстве, так что так карта легла.

— Юнгер сразу заявил о своей преданности Веймарской республики и выступил против переворота Гинденбурга. Организовал отряды красной гвардии (то есть ополчение), сумел захватить арсеналы полиции и даже совершил налет на Бремен, правда, закончившийся поражением. Сейчас отряды Южной армии давят по всем направлениям. И надо решить вопрос с их эвакуацией. У него было тринадцать тысяч штыков, плохо вооруженных, но всё-таки сила. Сейчас отступает меньше половины, и нам необходимо найти какой-либо выход, камрад Мигель.

— Как я понимаю, вариантов не так много? — спрашиваю, глядя на Рокоссовского.

— Верно, камрад, я считаю, что необходима эвакуация. Даже если мы перебросим подкрепления, шансов нет. Да и не перебросить тяжелое вооружение — противник патрулирует побережье в этом районе.

— Я так понимаю, что и эвакуация из-за этого под вопросом?

В ответ Рокоссовский пожал плечами.

— Я так понимаю, что вы думаете, как использовать для этого имеющиеся у нас транспорты? И это учитывая риски того, что рейхсмарине может их просто топить… Задачка непростая. А где остановился камрад Кузнецофф? — спрашиваю, понимая, что без Николая Герасимовича эту проблему не решить.

* * *

Аурих

26 декабря 1933 года

Эрнст Юнгер склонился над картой. Ситуация его не радовала. От слова «совсем».