Мы придем на могилы братишек

— Да в штабе округа! Подняли по тревоге, за шесть часов до вылета. Мы же сюда — прямиком из дома, на самолете. Спрашиваю: «Скажите хоть, что там реально происходит?» А они: «Ты что, шесть месяцев в Карабахе провел и не знаешь, как батальон готовить?» В Северном сели, в город въезжаем, я чуть не охренел. Какой Карабах?! Тут, наверное, покруче Афгана будет. А у меня офицеры — одна молодежь. На ходу в машинах боеприпасы раздавал. Вот же, суки штабные, конспирацию развели, а! — и подполковник завернул в адрес своих начальников такой роскошный оборот, что насмешка в Серегиных глазах сменилась восхищением.

— О, брат, да ты поэт! Музыкант у нас уже есть, — Серега шутливо подтолкнул Шопена, — твои слова да на его музыку… Вот это песенка получится!

— Да… — протянул Шопен. — Будут сегодня песенки, будет и музыка. Хотел я коменданта попросить, чтобы нам в последнюю ночь перед дорогой отдохнуть дали…

— Какой тут отдых? — понимающе усмехнулся собровец. — Эти орлы сегодня все, что шелестит, блестит и «кажется», перестреляют. Через пятнадцать минут после наступления темноты весь боекомплект рассадят.

— Патроны не проблема, — махнул рукой Шопен, — запас есть, поделимся. Тут снайперы по ночам постоянно лазят. А сегодня могут специально собраться: поохотиться на свежачка. Слышь, командир, хлопнул он бамовца по плечу, — тебя как зовут-то?

— Володя.

— Игорь. А Душман Серегой крещен… Володя, ты на посты сегодня офицеров старшими ставь. А где не хватит, мы с Серегой своих ребят дадим. Чтобы твои дуриком не стреляли. А то стемнеть не успеет, как получишь «груз-двести».

Тот благодарно кивнул и отправился хлопотать о размещении своего батальона.

* * *

НЕПОДАЛЕКУ от омоновского поста, под стенкой комендатуры, несколько офицеров курили, сидя на корточках, и весело смеялись над какими-то байками жизнерадостного помощника коменданта по работе с населением. Шопен перевел взгляд на частные дома, окружавшие комендатуру. Улица была пуста. Исчезли вездесущие пацаны. Будто испарились постоянно сидевшие на корточках у домов мужчины. Опустели дворы. В переулке мелькнула женщина. Таща за руки двоих ребятишек, она опасливо оглянулась в сторону комендатуры и, прибавив шагу, скрылась за поворотом…

Серия разрывов легла перед сидящими на улице офицерами комендатуры, расшвыряла их в стороны. Совсем близко, из кустов, из-за стоящей метрах в ста старой, разбитой кочегарки хлестанули автоматные очереди.

Находившиеся на постах омоновцы и собровцы среагировали почти мгновенно, из всех стволов ударили по краю «зеленки». Небольшая группа под прикрытием огня товарищей кинулась к упавшим, выхватила их из-под очередной серии разрывов. Кого на спине, кого волоком — вбросили в коридоры комендатуры, тяжко дыша, подперли спинами стены.

Мимо них, грохоча тяжелыми ботинками, пронеслась группа резерва. В руках — автоматы, пулеметы, коробки с запасными лентами. За спинами — по две-три «Мухи». Разгрузки до отказа набиты боеприпасами для себя и для тех, кто только что по «зеленке» отстрелялся. Через запасной вход, прикрытый стеной мешков с землей, вынырнули на улицу. Сквозь черные султаны, сквозь струи трассеров рванули врассыпную, к постам. К братишкам.

И пошла бойня!

* * *

В ОДНОЙ из комнат комендатуры — телевизионщики.

Молодой, коротко стриженный крепыш в туго натянутой на груди камуфляжной футболке, сидя на ящике из-под патронов и держа в руке микрофон, под аккомпанемент автоматных очередей пытается начать репортаж:

— Наша съе…

Грохот разрывов, сверху сыплется что-то, репортер вжимает голову, снова начинает:

— Наша съемочная группа находится в одной из комендатур города Грозного. Вот уже три дня, как действует подписанное командованием федеральных войск и Асланом Масхадовым соглашение о прекращении огня. Но вопреки законам жанра нам сегодня не придется сказать ни слова. За нас говорят автоматы…

— Готово!

Облегченно вздохнув, журналист встает с патронного ящика, нервно закуривает и говорит оператору:

— Володя, поснимай еще раненых… Перемирие, блин!

* * *

НОЧЬ. На дне широкого окопа, полукругом обложенного мешками с землей и накрытого досками с дерном, два матерых омоновца. Один — с автоматом. Дав короткую очередь, он быстро отходит в сторону, за мешки, а потом неспешно передвигается к соседней амбразуре. Второй — с бесшумной снайперской винтовкой — не столько стреляет, сколько разглядывает что-то в ночной прицел.

— Вот ты, сука, где затаился! Наглый, тварь! — цедит сквозь зубы снайпер и чуть погромче бросает напарнику: — Витек, дай-ка длинную. Только рядом с ними положи, на вспышки, чтоб поверили.

Тот высовывает автомат в амбразуру, куда-то целится, а затем, убрав голову за мешки, дает длинную очередь. Тут же в автоматную трескотню со стороны «зеленки» врывается хлесткий выстрел снайперской винтовки, и автомат омоновца, вылетев назад из амбразуры, ударяется в заднюю стенку окопа. Практически синхронно с ударом чеченской пули звучит хлопок бесшумки, и снайпер, быстро сменив позицию, снова прилипает к прицелу. Хозяин автомата, сидя на корточках и шипя от боли, трясет рукой.

— Ранило?