Мы совершенно не в себе

В последнем классе он был разыгрывающим защитником в баскетбольной команде Южной старшей школы. Это позиция настолько важная и престижная, что даже мне стало легче жить. Я ходила на все игры. Прыгающее эхо большого спортзала, звонки, запахи, стук мяча по деревянному полу – эти вещи до сих пор действуют на меня умиротворяюще. Индиана и баскетбол. Все так хорошо относились ко мне, ведь мой брат регулировал движение на площадке.

В том году особенно грозно выглядела команда из Мариона, и нам предстояло играть против них. Во мне все гудело от возбуждения. Я сама сделала и повесила в окне гостиной плакат: змея, обвившаяся вокруг баскетбольного мяча, так что получился номер Лоуэлла – 9. Но однажды, когда Лоуэллу совершенно точно полагалось быть на тренировке и муштровать команду на пути к победе, я услышала, что он вернулся домой. Узнала его по звуку, с каким закрылась дверь.

Я сидела наверху и что-то читала, “Мост в Терабитию” или “Там, где папоротник красный” – во всяком случае, кто-то уже умер, потому что я успела рассопливиться. Мама ушла, не помню куда, но вряд ли она смогла бы что-то изменить; я даже рада, что она не сделала такой попытки, а то потом винила бы себя за провал.

Я спустилась посмотреть, в чем дело. Лоуэлл закрыл за собой дверь. Я открыла ее и вошла. Он лежал на кровати лицом вниз, ногами на подушке. Приподнял голову, но не настолько, чтобы я разглядела лицо, и сказал:

– Убирайся к черту из моей комнаты.

В его голосе лязгали ножи. Я не двинулась с места.

Он свесил ноги с кровати, встал и повернулся ко мне – красное, мокрое, опухшее лицо, как туча. Взял меня за плечи и выставил вон.

– Не смей соваться сюда. Вообще никогда! – И закрыл дверь.

За обедом он уже вел себя как обычно. Ел и говорил с папой о предстоящем матче. О пропущенной тренировке не рассказывал, и я тоже. Мы посмотрели серию “Шоу Косби”. Помню, он смеялся. Это было последнее, что мы делали все вместе.

Той ночью он взял свои деньги – банком служила перчаточная кукла Граучо Маркса, которую давным-давно сшила бабушка Донна, пока он болел ветрянкой, – запихал в спортивную сумку эту куклу и кое-что из одежды. У него был талант зарабатывать и не тратить ни цента, поэтому денег, я думаю, накопилось изрядно. Взял отцовские ключи, пошел в лабораторию и отпер ее. Собрал всех крыс в несколько больших клеток, вынес на улицу и выпустил. Потом сел в автобус до Чикаго и больше уже не вернулся.

Папины аспиранты снова лишились данных, полученных за годы работы. Крысам это ничего хорошего не принесло, сказал папа, учитывая погоду на тот момент. Не принесло, конечно, и папе: в университете он удержался, но в аспирантуру к нему шли уже только те, от кого отказались остальные преподаватели. Про маму скажу только, что исчезновение Лоуэлла она восприняла очень тяжело, еще хуже, чем потерю Ферн, и тем ограничусь. Я не смогу выразить словами, какой это был удар для нее. Ей никогда не удавалось даже сделать вид, что она оправилась.

Поначалу все думали, он вернется. Впереди маячил мой день рождения, и я была уверена, что Лоуэлл его не пропустит. Он часто пропадал на несколько дней, один раз на целых четыре, но потом возвращался, а где ночевал, мы так и не знали. Поэтому, несмотря на Великое крысиное освобождение, родители не сразу осознали, что на сей раз все будет иначе. Через две недели они решили, что полиция, для которой Лоуэлл был обычным беглецом, да к тому же взрослым (ему как раз исполнилось восемнадцать), не слишком-то усердствует. Они сами наняли детектива, строгую деятельную даму по имени К.Т. Пэйн, чтобы выследить Лоуэлла. Первое время Пэйн регулярно заходила к нам. Нет, она еще не настигла его, но идет по следу. Его видели… О нем сообщали. Ей не доверяли – по крайней мере, я рассудила так, ведь со мной ничем особенно не делились.

– Ну что, ребенок, – обращалась она ко мне, будто это от меня ждали ответа, – как жизнь молодая?

Я слонялась вокруг, рассчитывая услышать хоть что-нибудь, но родители из осторожности изъяснялись кратко и неинформативно.

А потом Лоуэлла и след простыл. После каждого звонка мама лезла на стену, и в конце концов папа попросил даму К. Т. звонить ему на работу.

Наняли второго детектива. Недели перетекали в месяцы, а мы все надеялись, что Лоуэлл вернется. Я и не думала перебираться в его комнату, хотя часто спала в его постели – чтобы чувствовать себя ближе к нему и дальше от общей стенки и маминого плача. В один прекрасный день я нашла записку, которую он оставил для меня в “Братстве кольца”. Он знал, что я часто перечитываю трилогию и рано или поздно пойду искать утешения в Шире, у которого с Блумингтоном общего не больше, чем с любым другим городом на свете. “Ферн не живет ни на какой сраной ферме”, – написал он.

Я никому ничего не сказала. Мама была не в том состоянии, чтобы выложить ей такую новость. Я предположила, что Ферн все-таки была на ферме, но ее выгнали снова, например, за плохое поведение. И потом, этим уже занялся Лоуэлл – сначала он позаботится о Ферн, а потом вернется и опять будет со мной.