Мы совершенно не в себе

Редж протягивает мне мятную пастилку. Пожалуй, ни один мужчина не проявлял ко мне такой заботы. Он вдруг кажется мне исключительно привлекательным.

– Ты слишком близко стоишь, – говорит он. – Тебе никогда не говорили, что ты малость наваливаешься на людей? Нарушаешь личное пространство?

Вот так в один миг чары рассеиваются.

Я кое-что вспоминаю.

– Тебе нужно до хера много места, – говорю.

И сразу, прежде чем он возомнит, будто мне есть дело до его нужд, меняю тему.

– Людей слишком легко превратить в мерзавцев, – сообщаю я, отчасти чтобы увести разговор в другую сторону, отчасти потому, что так оно и есть, и повторить это нелишне. – Можно на раз выдрессировать любое животное делать что угодно, если это естественное поведение. Расизм, сексизм, видовая дискриминация – все это естественное человеческое поведение. Их с полпинка может спровоцировать любой бессовестный чурбан, вещающий хоть с табуретки. Да хоть ребенок.

– Нападать всем скопом – естественное человеческое поведение, – произношу с тоской. Я снова в слезах. – Травля.

Способность к сопереживанию тоже относится к естественному человеческому поведению, и среди шимпанзе она тоже развита. Когда видишь чужую боль, мозг до некоторой степени реагирует так, будто эту боль испытал ты сам. Реакция рождается не только в мозжечковой миндалине, хранящей наши эмоциональные воспоминания, но и в участках коры головного мозга, ответственных за анализ поведения других. Мы обращаемся к нашему собственному опыту столкновения с болью и переносим на того, кто испытывает ее в данную минуту. Есть в нас, в общем, и что-то хорошее.

Но тогда я этого еще не знала. И доктор Соса явно тоже.

– Тебе пора домой, – говорит Редж, но я так не считаю. По мне, вовсе даже не пора.

Мы с Харлоу бредем по туннелю автомойки “Шелл”. Здесь очень специфично пахнет мылом и шинами, и мы слегка спотыкаемся, потому что наступаем на насадки для щеток и транспортерные ленты, и еще что-то, чего не видать. Мы сходимся в том, что в детстве любили сидеть в машине, пока ее мыли. Это было здорово. Как будто ты в космическом корабле или на подводной лодке, и о стекло шмякаются гигантские тряпичные кальмары. Я касаюсь гигантских тряпичных кальмаров, они влажные и упругие, как и положено.

А вода бьет и бьет, заливая окна, но внутри уютно и сухо. Что может быть лучше? Ферн обожала это, но я гоню мысль прочь. Она немедленно возвращается: Ферн умело расстегивает застежки на детском кресле и скачет от окна к окну, чтобы ничего не упустить.

Харлоу говорит, что иногда казалось, будто машина едет, но это была оптическая иллюзия из-за движущихся щеток, я вторю, что и со мной было точь-в-точь похоже. Точь-в-точь похоже. Снова гоню прочь мысли о Ферн, меня прет от того, как мы с Харлоу во всем совпадаем, я торчу от ее одобрения. У нас столько общего!

– Когда буду выходить замуж, – говорю я, – хочу, чтобы свадьба была на автомойке.

Харлоу считает это гениальной идеей, она тоже так хочет.

Я снова в пабе “Джи-стрит паб”. Мы с Харлоу играли в бильярд, мне с трудом дается удержать шары на столе, не то что в лузу отправить.

– Ходячий позор игры в бильярд, – бросает Харлоу, и после этого я теряю ее след, нигде не могу найти.

Я гляжу на худого парня. У него волосы высветлены почти до белого. Не раздумывая, бросаюсь ему в объятия и называю настоящим именем. Прижимаюсь к его груди изо всех сил, желая вдохнуть запах моего брата – смесь хозяйственного мыла, лаврового листа и хрустящих хлопьев на завтрак. Он осветлил волосы и похудел, атлетом его теперь не назовешь, но я узнаю его всегда и повсюду.

Я реву.

– Совсем взрослая, – говорит он мне на ушко. – Даже не узнал, пока ты на стол не влезла.

Я крепко вцепляюсь в его рубашку; ни за что теперь не отпущу. Но передо мной появляется полицейский Эрни Хэддик.

– Я забираю вас в участок, – произносит он, качая большой круглой головой. – Там проспитесь и, может, хорошенько подумаете над тем, что творите и с какой компанией водитесь.

Полицейский Хэддик говорит, что обещал Винсу (это мой отец, если вы вдруг позабыли) держать меня подальше от улицы. Говорит, пьяная женщина всегда напрашивается на неприятности.

Он выводит меня из паба, галантно усаживает в полицейскую машину, на этот раз без наручников. Харлоу уже там. Скоро мы окажемся вместе в одной камере, хотя, как недвусмысленно заявит наутро полицейский Хэддик, мне не следует водиться с такой компанией.

– Надо бы перестать вот так встречаться, – говорит Харлоу.

Хочу спросить полицейского Хэддика, видел ли он парня с белыми волосами, но не могу. Брат исчез так окончательно и бесповоротно, что уже кажется, я его выдумала.

4