Мы вдвоем

— У каждого из них есть главный секретарь, а у того — свой младший секретарь, который никогда не отвечает, и попробуй доберись до самого великого. Если тебе это важно, советую сходить в ешиву «Нецор лешонха»[85] возле моего дома в районе Мекор-Барух и попытаться достучаться до рава Йоси Халими. Это очень большой раввин, принятый в разных кругах и известный как большой чудотворец. А самое главное — он относительно доступен, есть шанс его поймать. Если он придет, то и многие другие тоже. Говорю тебе, если он будет связан с этой важной молитвой, то дело примет совсем другой оборот. — Перед тем как отключиться, он понизил голос и добавил: — Мика, хочу, чтобы ты знал, что я тобой доволен.

Мика походил вперед-назад по дорожке у входа в дом, затем позвонил Йонатану, который еще был в квартире, и уверенно поинтересовался, сможет ли он сегодня уделить ему время. Йонатан на секунду задумался, затем напряженно ответил:

— Смогу, с радостью, но только до обеда. Ровно в час с четвертью я должен быть в классе.

Повесив трубку, Йонатан положил в сумку пакетик чая со вкусом маракуйи — вдруг получится приехать в Бецалели пораньше и заварить его, затем спустился и посмотрел на дорогу. Мика уже сидел в серебристой «мазде» и гудел ему. Он обнял Йонатана, когда тот сел в машину, и с неожиданным спокойствием двинулся в сторону района Мекор-Барух, а Йонатан всю дорогу гадал, откуда Мика вновь добыл эту «мазду» и кто ее оплачивает. Он даже и не спрашивал, куда безумие брата ведет их.

— Йонатан, ты не думаешь, что мое имя испорчено? Что из-за этого имени мне не везет? — выдал Мика будто между прочим.

— Почему испорчено? — удивился Йонатан.

— Почему? Из-за идола Мики[86]. Один аврех

[87], который как-то сидел со мной рядом в автобусе, сказал мне, что это имя так себе и что стоит подумать, не добавить ли второе.

— По мне, отличное имя, и вообще, это в честь дедушки Мики, маминого папы, который пережил Холокост и не жалел милостыни несчастным, — заявил Йонатан.

— Может, спросим этого рава Халими? — серьезно, но с шутливой ноткой в голосе предложил Мика. — Мы едем пригласить его на молитву.

Он посигналил группе студентов, столпившихся у дороги и оживленно разговаривающих возле большого траурного объявления, вывешенного на стене, и справился у них, где находится ешива «Нецор лешонха». Но они не знали, а пожилой мужчина с толстыми пейсами, кучерявящимися за ушами, сказал:

— Может, вы имеете в виду ешиву «Хафец хаим» реб Ошера Вайсбекера?

Но Мика проворчал:

— Какой еще Вайсбекер, я сказал Халими. Где пшек, а где лягушатник, — и продолжил сигналить каждому прохожему авреху, останавливаться с визгом тормозов и спрашивать и почти уже успел отчаяться, когда один из них показал ему направление на «Нецор лешонха». Войдя в ешиву, они спросили парня, который быстро шел мимо (казалось, что движутся только его ноги, а туловище неподвижно), где кабинет рава, и тот полунасмешливо-полусердобольно улыбнулся и ответил:

— Постучите в дверь в конце коридора, там сидит его секретарь. У него и спросите.

Мика пустился бегом, Йонатан, не поспевающий за ним, попросил:

— Погоди.

Брат ответил:

— Йонатан, твоими темпами мы никуда не дойдем и все умрем от жажды. Ты не понимаешь, что происходит засуха?

Он постучался, секретарь спросил, кто там, и Мика сказал:

— Мика Лехави, откройте, пожалуйста.

Секретарь сонно поинтересовался, договорился ли Мика о встрече, на что тот ответил:

— Нет, но дело срочное.

Невысокий секретарь открыл дверь, устроился поудобнее на своем черном стуле, покачался на нем из стороны в сторону и спросил:

— Да, уважаемый, чем могу помочь?

— Никакой не уважаемый, — отвечал Мика. — Нам просто срочно нужен рав Халими.

Секретарь сочувственно улыбнулся:

— Встретиться с равом? Поверьте, с президентом США и то проще встретиться. Рав не в Израиле сейчас, он в Панаме, подкрепляет веру тамошних алеппцев[88].

Взглянув на него, Мика процедил:

— Широко живет раввин-то, летает по всему миру, подкрепляет веру, подкрепляется ужинами. Почему бы и нет.

Йонатан попытался утихомирить Мику, а секретарь поднял на него темно-карие, как зернышки, глаза и произнес:

— Приятель, зачем ты так про рава? Тебя же жалко, ведь твой язык жалит как скорпион и кусает как змея[89]. Я тебя не сужу, упаси Боже. Я понимаю, что бывают беды, что тяжело, я не сужу человека в трудную минуту, но ты знаешь, какой святой человек — рав Халими? Ты себе вообще представляешь, о какой святости речь? Ты знаешь, что он в жизни своей не сказал ни слова «лашон-ѓа-ра»?[90] Не зря наша ешива называется «Нецор лешонха». Говорю тебе, я много раввинов знаю, но рав Халими — незаурядный раввин. Он один на столетие. Пойми, рав Халими — горящий уголь![91] Слушай, что говорю — уголь!

Они вышли из ешивы, и Йонатан сказал Мике, что должен спешить в Бецалели, а тот ответил:

— Без проблем, я тебя подвезу.

Йонатан добрался за несколько минут до урока, еще успел поспешно вытащить пакетик со вкусом маракуйи и быстро хлебнуть чаю. Его 10 «Б» класс был, как обычно, в послеобеденной полудреме, и он обратился к их опущенным векам: