Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Итак, наш отряд лишился четырех товарищей… Мы взяли у врага за них не меньше сотни жизней. Но все-таки, когда четыре человека — твои товарищи, с которыми ел из одного котелка, и ты узнаешь об их гибели, у тебя внезапно холодеет сердце и ты от тоски срываешь и мнешь в руке высокую травинку.

— Даша, куда ранен Иван Фаддеевич?

— Разрывной пулей перебита кость ноги, другой пулей пробито навылет легкое.

— Выживет?

— Сделаю все, — говорит Даша и просит: — Поосторожнее несите, товарищи.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда шел дождь, не было комаров: он прибивал их к земле, и они прятались под листьями.

Но дождь окончился, и вот они опять выбились изо всех щелей и снова, казалось, заполнили мир. Даже под плащ-палатку, в которую я завернулся, забрался один и так язвительно ведет над ухом свою пронзительную песню, что сон, который еще несколько минут назад совсем одолевал меня и заставил улечься в этот сырой мох, улетучился.

Не открывая глаз, лежишь и ждешь с нетерпением, чтобы сел, наконец, этот проклятый комар на щеку, на ухо — куда хочет, чтобы ужалил, — и вот тут его и прихлопнуть. Но он словно дразнит, то звенит над самым ухом, то умолкает. Вот снова завел свою неугомонную однообразную песню. Ну и пусть поет, а я попробую поспать под его аккомпанемент.

Начинается полусон, полудремота. И вдруг кто-то тронет тебя за плечи, и ты вынырнешь из глубины все же захлестнувшего тебя сна.

— Комиссар требует к себе, — говорит Последний Час.

Возле носилок Ивана Фаддеевича на камне сидит комиссар. Рядом на небольшой треноге подвешен котелок, и Даша размешивает в нем финским ножом какую-то снедь. Лицо у нее покраснело от комариных укусов. Поймав мой взгляд, она серьезно говорит:

— Вот щавеля немного набрала и пастушьей сумки, хочу Ивану Фаддеевичу что-то вроде супа сварить. Нет ли у тебя соли? У меня последняя щепотка от дождя растаяла.

В котелок влетают и тонут комары. Даша пытается вытащить их кончиком ножа, но комаров так много, что, поняв всю бесплодность этой попытки, она вкладывает нож в ножны.

— Ты мне еще из комара голенище выкроишь, — усмехается Иван Фаддеевич. Губы у него бледны. Он внимательно рассматривает пучок бледно-зеленого мха и, переворачивая его из стороны в сторону, тихо говорит комиссару: — Я так думаю, Вася, что мы пойдем именно в ту сторону, куда и собирались. И мох этот никак не опровергает догадок.

Пока комиссар размышляет и смотрит на карту, я спрашиваю у Даши:

— Откуда этот кукушкин лен?

И Даша рассказывает, что разведчики обнаружили следы на мху в той стороне, куда надумал вести отряд Иван Фаддеевич.

Опасаясь засады, командир приказал принести мох. И его-то сейчас он внимательно рассматривал. Мох был надломлен чьим-то тяжелым каблуком.

— Все в порядке, — сказал Иван Фаддеевич. — Мох этот я хорошо знаю. В сухие дни, в солнечные он хрупкий и ломкий, в пасмурные, сырые — мягкий, пружинистый, как бы набухший. А сейчас погляди. Весь день шел дождь, ливень настоящий. Если бы это сегодняшний или вчерашний след был, сырой мох согнулся бы, а этот надломлен. Выходит, след старый, еще от сухого дня остался. Значит, путь пока свободен.

Даша слушала Ивана Фаддеевича раскрыв рот, и в глазах ее светилось восхищение.

Вдруг Даша закашлялась: она чуть не проглотила комара.

Кархунен провел руками по щекам, и на карту посыпались раздавленные комары, а лицо стало красным.

— Ты прав, — сказал он, — так и сделаем. Почему-то Ани и Кати нет, а ведь я звал их!

Но они уже спешили сюда. Неуклюжий медвежонок и Аня.

Впрочем, в широких мужских шароварах даже тоненькая, стройная Аня казалась ниже своего роста. Из-под пилотки у нее выбивалась прядь темно-русых волос, упрямые губы бледнее обычного, а редкие веснушки около глаз проступали явственнее. Но глаза были такие же синие, как и всегда. Когда они подошли вплотную, комиссар внимательно оглядел девушек с ног до головы и остался явно недоволен их видом.

— Надо будет любым способом раздобыть для вас женское платье, — строго сказал он.

— Жалко, истрепались наши платья, а ведь какие хорошие были, — пожалела Катя.

И действительно, какие чудесные шелковые платья были у них в тот день, когда они пришли в отряд. Собственно говоря, они пришли тогда не в партизанский отряд, а к пограничникам. Около нашего села, к тому времени уже покинутого жителями, белофинны отрезали пограничников от дороги.

Было это после того, как отец вступил в наш отряд. Врагов было раз в сорок больше. Пограничники отступали, сдерживая их на каждом мало-мальски удобном рубеже.

И вот бой шел уже у околицы села.

Командовал пограничниками Иван Фаддеевич, а я пробрался сюда просить, чтобы он принял руководство над нашим отрядом.

По дороге медленно двигались тридцать танков. С неба на село пикировали одиннадцать бомбардировщиков. Горели дома, школы. Два немецких танка были подорваны связками ручных гранат, которые бросили подобравшиеся почти вплотную к машинам пограничники. Уже на дороге подымались невысокие фонтанчики пыли от пуль фашистских автоматчиков, а мы с Иваном Фаддеевичем стояли за углом горящего здания сельпо.