Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Инари отбирает девять партизан и сам идет десятым.

Он ведет их вперед. Остальные на месте должны подождать распоряжений.

Инари идет впереди, подходит ко второму разведчику.

— Солдаты совсем близко, они за поворотом.

Инари отдает распоряжение уйти всем с дороги и спрятаться за деревьями.

Из-за поворота выходят четыре солдата. Они идут медленно по краю дороги и все время смотрят вверх.

Один из них на ходу постучал по телеграфному столбу.

Оказывается, в Куолаярви тоже обеспокоены перерывом телеграфной и телефонной связи. И лейтенант распорядился выслать четырех пограничников-егерей вдоль телеграфной линии узнать, в каком месте мороз или тяжелый навал снега разорвал провода, и произвести летучий ремонт. И вот они, ругая последними словами и снег, и мороз, и провода, и лейтенанта, идут по большаку, пропуская мимо себя частокол телеграфных столбов.

И вдруг перед ними вырастает лесоруб (по браунингу в каждой руке) и кричит:

— Руки вверх!

И не успевают они еще опомниться, как он продолжает команду:

— Товарищи партизаны, держите их на мушке!

И совсем близко щелкают затворы, и из-за ближних толстых стволов высовываются дула винтовок.

Сколько их? Раздумывать тут, конечно, нечего, и три егеря поднимают руки вверх.

За спинами у них из походных ранцев смешно торчит их ремонтный инструмент.

Четвертый замешкался и открыл сумку, висевшую у пояса.

Инари подскочил к нему и поднес к самому носу револьвер.

— Руки вверх!

Четвертый испуганно отшатнулся от блестящего дула револьвера и быстро поднял руки.

Из-за деревьев выскочили на дорогу партизаны и начали обыскивать солдат. Пленных обезоружили.

В это время подошла вся первая партизанская рота.

Унха внимательно вглядывался в лица солдат. Все незнакомые, нет ни одного сослуживца.

В сани трактирщика усаживают пленных солдат и везут на хутора.

Солдаты, видимо, совсем перетрусили. Один из них спрашивает ленсмана:

— Не знаете ли, уважаемый херра, в чем дело?

Ленсман действительно знает и понимает гораздо больше солдат. Он ведь успел в пути распечатать и прочитать один из секретных циркуляров.

— Откуда у вас оружие? — интересуется четвертый егерь.

— Молчать! — приказывает ему Легионер, сидящий на облучке.

— Ребята, поймите, мы ведь мобилизованные, — словно жалуясь, говорит другой солдат.

В это время Каллио успел пройти по дороге мимо хуторов.

Скрытый от глаз хуторян частой мелкой сеткой снега, Каллио прошел хутора незамеченным. Срубил молоденькую сосенку, бессознательно подражая Инари даже в манере держать топор, в наклоне фигуры. Он взял топором слишком высоко от земли, на два вершка выше нормального, и испугался, что испортит дерево, не будет полного выхода древесины. Потом, вспомнив, для чего срубал деревцо, расхохотался.

Мягкий, валящийся с неба снег словно прибивал, придавливал к земле все звуки. Каллио старательно очистил ствол сосенки от ветвей и, высоко качнув ее в руках, разорвал провода.

Рота устраивалась на большой привал.

Здесь должны были дождаться второй роты. Выставили на дороге караулы.

Не попавшим в караул можно было спать до позднего вечера. К вечеру должны были подойти партизаны второй роты.

Инари решил выслать пленных навстречу Коскинену вместе с запечатанным пакетом, который буквально жег ему тело. Пусть в дороге получит подарок от Инари.

Парни смеялись:

— Славный подарок шлет Инари!

Но вскоре шутки сами собою замолкли (лыжный пробег на морозе утомителен), и все, кто не был в наряде, заснули как убитые.

Вот она, наша молодость, единственная и неповторимая, когда снегом заносило все пути и дороги, когда компасы переставали действовать и ударники примерзали к пружинам, а мы прокладывали след по снегу, находили пути в непроходимых лесах и брали на мушку врагов. Вот она, молодость наша, стучит сегодня пневматическим стуком в котлованах, сияет ослепительным светом электросварки в цехах, звенит веселой песней.

Инари, растянувшись, спит — впервые за четверо суток. Он не видит снов, не слышит разговоров. Но встанет он раньше других и, разбудив Каллио, возьмет его с собой в разведку.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Коскинен просиял.

— Молодчага этот Инари, — сказал он Лундстрему. — С полслова понимает, что надо делать.

В деревне их уже ждали. Все наличные лошади были готовы к переходу.

Сара сдал по счету оружие Олави. Он даже потребовал расписку в приеме оружия, и Олави выдал эту расписку.

В комнате телеграфа устроился штаб.

Олави рядился со здешними крестьянами, сколько заплатить им за прогон.

Часовые были расставлены, и Лундстрем сейчас строго внушал второй смене ее обязанности. Третья смена в соседней комнате уже храпела, прислонив свои ружья к стенам.

«Беспорядок, — подумал Сара. — Беспорядок какой! Пожалуй, мне надо догонять свою роту».

Тут его вызвал Коскинен и сказал, что ежели он отдохнул и чувствует в себе достаточно сил, то его отправят обратно к Инари с запискою. На дворе было совсем темно, и выходить из теплой комнаты не хотелось, но Сара сказал, что он отдохнул, и с удовольствием отправился обратно к своей роте.

Опять чадила керосиновая лампа, и рядом с ней мигала, оплывая, стеариновая свеча, вылепленная, казалось, из снега.