Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

— Рано бояться стал, что рота, а может, полк, — рассердился Иван Фаддеевич, и всем почему-то стало не так тревожно на сердце. — Я тебе больше скажу: с севера в нашем направлении тоже враги идут. А вот я не боюсь и тебе не советую… На то и война, чтобы врагов встречать. Ямщиков, Чирков, Елкин, немедленно идите по той тропе, где стоит Отец. Захватите его с собой и двигайтесь вдоль по берегу вперед. В случае, если заметите что-нибудь, стойте сами на месте, а Отца сюда ко мне с донесением. Понятно?

— Понятно!

Я взглянул на залом. Теперь там возился комиссар, отыскивая ключевое бревно. Аня бинтовала голову Ивану Ивановичу. И вдруг сердце у меня замерло: я увидел на другом берегу трех солдат в серых мундирах и серых суконных кепках с большими козырьками. Мы оставались скрытыми за валунами и штабелями еще не спущенных в воду бревен.

Я вскинул автомат, но Иван Фаддеевич положил руку на ствол:

— Подожди.

Солдаты подходили к залому. Вслед за первыми из лесу вышло еще четверо. И в это мгновение раздался удар, подобный отдаленному грому, и сверкнул быстрый свет, словно солнечный зайчик мелькнул и скрылся, — так всегда бывает, когда в водопаде бревна сшибаются друг с другом.

Кархунен все же нашел это злополучное бревно и ловко сорвал его с камня. Залом рухнул, и весь этот древесный вал тронулся с места, дальше по течению.

Но где же сам комиссар? Неужели и он погиб на камнях порога, как отец Ани Олави?

Несколько солдат подбежало к камням, около которых минуту назад был залом. Видимо, они собирались перебраться по залому, как по мосту. Два-три бревна еще держались за камни.

Солдат, ловко перепрыгивая с камня на камень, с бревна на бревно, прошел несколько метров, но поскользнулся и с головой ушел в воду.

— Теперь стреляй! — сказал командир, и я дал длинную очередь по группе.

Солдаты рухнули на землю, но на месте остались лежать только двое, другие заползли за камни и притаились.

Залом был сорван. Теперь не так-то легко перебраться на наш берег.

Оставив у реки в засаде дозорных, командир приказал остальным отойти на лесистую, покрытую валунами высотку и расположиться на склоне, обращенном к чаще.

— Товарищи, — сказал комиссар, он был весь мокрый и не успел еще выжать воду из одежды, — в нашем распоряжении меньше часа, положение сложное.

Он хорошо проводил собрания. Да это и не мудрено. Три года перед войной он был председателем лучшего колхоза района и, сам немногословный, не переносил многословия у других. Фамилия у него была знаменитая. Внук прославленного сказителя. Из уст его деда под знаменитой сосной на берегу озера Куйто сам Элиас Ленрот записывал лучшие руны «Калевалы». Но круглолицый, всегда чисто бритый, Кархунен совсем не походил на своего деда, окладистая седая борода которого была по портретам известна всем детям Карелии и Финляндии.

Я навсегда запомнил это наше открытое партийное собрание в тылу врага, здесь, у окопов заблаговременно подготовленной круговой обороны, в двухстах километрах от линии фронта.

— Первое слово командиру отряда, — сказал Кархунен и сдвинул на затылок пилотку.

— Ну что ж, товарищи, — сказал Иван Фаддеевич, входя в круг. — Большой мост списан в расход. Приказ выполнен.

Мы все расположились на скате высотки — кто сидя на камешках и кочках, кто полулежа на земле, кто стоя, прислонившись к дереву. У всех в руках были ветки, которыми мы отмахивались от комаров, густо наседавших на лицо.

Дозоры были расставлены, и мы могли, не опасаясь внезапных неприятностей, проводить партийно-комсомольское собрание.

И все же каждый из нас прислушивался к малейшему шороху, с минуты на минуту ожидая выстрела.

Мы ждали этого выстрела, чтобы встретить лахтарей как положено.

— Товарищи, подробный разбор операции отложим. Все группы выполнили свое задание без потерь, — сказал Иван Фаддеевич. — Взорван мост, уничтожены семьдесят три фашиста, взорвана линия высоковольтной сети, унесены провода, уничтожена машина с тремя офицерами, добыты важнейшие документы, взята предательница — враг советского народа.

Все мы повернулись к старухе.

Пекшуева сидела среди нас, седая, с непричесанными космами, и по-прежнему шевелила сухими губами. Но глаза ее не были уже так безучастны, как несколько минут назад. Они оживились и зажглись интересом. Старуха с нескрываемым любопытством, словно запоминая каждого в лицо, рассматривала партизан.

Она была глуховата и не расслышала, что сказал о ней командир, но, почувствовав на себе взгляды, смутилась и уставилась глазами в замшелый валун.