Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Сильным взмахом доски он подвинул плотик еще дальше вперед. Шокшин с другой стороны тоже загребал своей доской. Отец и Аня были на левой стороне плота, Шокшин и я — на правой, а посредине между вещевыми мешками лежал Душа с перебинтованными руками и мурлыкал, напевая себе под нос:

Из-за острова на стрежень,На простор речной волныВыплывают расписныеПартизанские плоты.

Мы плыли мерно, в такт опускали доски, загребая и так же спокойно вытаскивая их из воды.

Тяжелые прозрачные капли, переливающиеся в солнечном свете всеми цветами радуги, скатывались по шершавым доскам обратно в озеро.

Вслед за нами шли четыре плота. На одном из них, стоя во весь рост, греб Иван Иванович; на коленях стояли Даша и Ниеми в своей поярковой шляпе. Около Даши было двое раненых. За ними шел плот, которым управлял Лось.

Другие товарищи еще суетились, сталкивая сколоченные бревна в воду.

Комиссар с Последним Часом и Жихаревым оставались на берегу. Прикрывая переправу, они должны были плыть последними.

Мы приближались к середине пролива. И вдруг затараторил пулемет. Пули чертили на поверхности воды мелкие круги, как при удачно запущенном голыше.

В первое мгновение я даже не разобрал, в чем дело, и только еще сильнее заработал в воде доской. Но когда раздалась вторая очередь (она прошла позади, подымая маленькие фонтанчики на озерной глади), я понял все.

С одного из островков бил неприятельский пулемет.

— Ложись, ложись, — скомандовал я и сам лег на мокрые, скользкие бревна плота.

Но Аня не успела так быстро лечь.

— Ой, — тихо вскрикнула она, — ой!

— Ничего, дочка, лежи потихоньку, лежи, милая, — сказал отец.

— Аня, что с тобой?

— Я ранена. Рука, кажется, и еще…

— Что? Что? — У меня перехватило дыхание, доска чуть не выскользнула из рук.

— В берете моем марганцовка. Весь запас отряда. Береги, чтобы вода не попала. Ладно?

Пулемет бил безостановочно по следующим плотам. С берега загремел на своей «гитаре» Сережа. И тогда пулемет на острове притих.

С соседнего плота раздавались громкие стоны, далеко разносившиеся над гладью озера.

Шокшин лежа продолжал загребать доской.

Все плоты шли за нами к другому берегу. Мне было трудно через плечо наблюдать за ними, а когда я смотрел на острова, в глаза бил слепительный блеск солнца.

Мы проплыли еще несколько метров, когда вдруг отец тихо и спокойно сказал:

— Коля, сынок, не могу работать. Рука отнялась, и ногу, кажись, поцарапало…

— Сейчас я на твою сторону перейду, — отозвался я.

Аня молчала, но, должно быть, ей было нелегко.

Я стал перебираться на другую сторону. Плот накренился.

— Душа, передвинься на мое место…

— Коля, Коленька, Николай! — Это говорила Аня, схватив мою руку и пожимая ее. — Не заботься обо мне, я ведь медик, сама все знаю. Рана легкая.

Какое счастье было слышать эти нежные слова и как тяжело было сознавать, что она ранена!

Чтобы помочь Ане, я слегка приподнялся, и сразу же что-то обожгло левое плечо, полоснуло по руке. Я вскрикнул.

— Ложись, черт, ложись, — выругал меня Шокшин.

Я снова лежал плашмя на плоту и вдруг бедром почувствовал в кармане хрупкую чашку. Хорошо, что я не положил ее в мешок, который скользил сейчас к воде. Отец правой рукой поддерживал его. Все равно не удержал. Мешок ушел в воду.

С острова неумолчно бил пулемет. Но теперь пули ложились уже далеко позади.

Я приподнял голову: на том берегу, куда мы стремились, по-прежнему высились гордые сосенки, по-прежнему грустили прекрасные, белоснежные березы. Позади поярковая шляпа Ниеми, колыхаясь и медленно кружась, плыла по озерной глади. Ее относило в сторону. Ниеми соскользнул с плота и плыл за нею.

Возникшее в этом узком месте пролива течение влекло наш плот к острову. Сейчас греб только Шокшин. У меня левая рука бессильно повисла, и шевелить ею было невозможно. Страшная боль, пройдя по всему телу, подступала к вискам, лоб покрылся потом. Я греб правой рукой. Но как я ни старался загребать, наш плот медленно, но неуклонно сносило к этим проклятым островкам.

Сережа уже нашел цель и бил длинными очередями, наверное, очень точно, потому что фашист снова замолчал.

Плот наш продолжало сносить. А на плоту был мой отец, моя любимая, невеста. Рядом на скользких бревнах лежали мои товарищи — раненый Павлик Ямщиков, Шокшин…

Я соскользнул с плота в воду. Сначала она приняла меня всего, но я сразу же вынырнул и решил, держась левой рукой за бревно, правой грести к берегу и оттягивать плот от островка.

Я хорошо плавал, и здоровому это мне сделать было бы нетрудно. Но я совсем не принял в расчет того, что несколько дней мы почти не ели и что левая рука у меня уже не действовала. Я так привык быть здоровым, что продолжал рассчитывать свои движения по-прежнему. И я взялся левой рукой за бревно, но пальцы не слушались меня, и я почувствовал мучительную боль. Я не мог согнуть ее в локте, и рука беспомощно сползала с плота и погружалась в воду.

— Шокшин, помоги! — прохрипел я, выплевывая воду.