Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Инари захотелось пить, и он, зачерпывая воду в ковш, поймал себя на том, что ловит вместе с водой звезду, отраженную в реке. Но звезда не давалась.

На рассвете они проснулись от сырого холода. У Лундстрема сводило челюсти, зубы стучали. Но он приналег на весла и скоро согрелся.

И снова шли мимо лодки скалистые берега, и речка делалась все шире.

Снова расстелил за кормой «дорожку» Олави. Снова проходил ласковый осенний день, и журчали, разбиваясь о дощатое днище карбаса, речные струи.

И Лундстрем смотрел на сверкающую на солнце рябь реки и при гребле, покачнувшись назад, запрокидывал немного голову и видел порыжевшую хвою и бегущие над ней облака, и ему казалось, что путешествие не имело начала и нет ему конца, что плывут они так уже недели и месяцы, и тогда ему делалось очень легко. Тут его останавливал спокойный голос Олави:

— Зачем так высоко подымаешь весла над водой? Скоро устанешь.

И он старался проносить весла над самой водой, и с влажных лопастей падали на речную гладь тяжелые капли.

Так прошел третий день их пути. Поздно вечером речка широко распахнулась перед ними, и они въехали в большое лесное озеро.

Им нужно было провести лодку по речке, соединявшей озеро с другим озером, пересечь второе и оттуда перевезти груз километров тридцать сухим путем до деревни Куолаярви и дальше на лесоразработки.

На другом берегу озера расположилась деревня. Надо было провести лодку мимо селения, не возбудив ни в ком подозрения. Пускаться в путь ночью — значило достигнуть деревни днем. Поэтому товарищи решили устроить свою третью ночевку у устья реки. Чтобы из селения не заметили пламени костра, пришлось отвести карбас назад в реку на километр — за небольшое колено.

Утром они вывели свой карбас из убежища и вошли в озеро.

Около трех часов пополудни показалась деревня. Но уже издали заметно было какое-то необычайное для таких заброшенных местечек оживление.

Надо было разузнать, в чем дело.

Олави лучше других знал эти места — он должен был в челноке отправиться на разведку.

Карбас же до выяснения всех обстоятельств необходимо было подвести к берегу под защиту леса.

В полукилометре от берега Олави перестал грести и стал всматриваться в необычайное скопление народа и суету на берегу. Что бы это могло быть? Наверно, какой-нибудь праздник.

Он усмехнулся и провел ладонью по щеке. Щека была покрыта густой щетиной. Слишком долго не скребла ее бритва парикмахера. Нет, в таком виде — и он посмотрел на свою измятую куртку — нечего было и думать о том, чтобы принять участие в празднике.

Олави увидел издали коробейника.

С тех пор как была закрыта граница, с осени четырнадцатого года, совсем перестали приходить карельские коробейники, их место захватили развязные парни из Улеаборга с разнообразным набором галантерейной дешевки. Они же торговали финскими ножами и часами, а Олави как раз тосковал о своем ноже, и пустые кожаные ножны у пояса висели, как постоянный укор. Коробейники эти нюхом острее Микко Репполайнена чуют, где можно хорошо поживиться.

Но почему же пришли крестьяне, торпари, батраки, бобыли и нищие со всего погоста?

А, теперь он понимает! У самого берега ставят белый аналой. Черный крест, вышитый на белой ткани, отчетливо виден Олави. Значит, сюда забрался бродячий проповедник, и сейчас начнется проповедь.

Значит, и в самом деле сегодня какой-то праздник.

Олави снова слегка улыбнулся, он совсем забыл теперь календарь и святцы.

Да, здесь это бывает: далеко от кирки, и люди заняты — не могут за тридцать-пятьдесят километров пойти воздать честь богу. Тогда пастор сам приезжает к прихожанам и сразу собирает окрестные селения и в два-три дня венчает, крестит и справляет панихиды, и объявляет последние законы правительства, и читает проповеди.

Суета понемногу затихла на берегу — значит, сейчас начнется проповедь.

Олави видел, как высокий сухой седой старик подошел к аналою. Он узнал в проповеднике того пастора, который обвенчал его с Эльвирой.

— Сатана-пергела! — выругался вслух Олави. — Ведь я ему должен. Пора бы и расквитаться с этим должком. Не пошли пасторские деньги впрок.

— Братья во Христе… — донесся голос проповедника.

Голос шел над водой и поэтому был далеко слышен.

«Надо будет переждать этот праздник». Но не успел он повернуть челнок в обратный путь, как увидел, что из-за речки, около которой расположилась деревня, в озеро быстро выплыл челнок и прямо направился к нему.

Олави стал уходить обратно.

Оглянувшись через минуту, он отметил, что челнок неуклонно идет за ним.

Вести незнакомый челнок прямо на карбас с оружием было глупо, поэтому Олави взял курс влево, в открытое озеро. Неизвестный челнок тоже вслед за Олави взял курс влево. Тогда Олави, обозлившись, круто повернул вправо.

Незнакомец в челноке тоже повернул направо. Олави погнал свой челн изо всей силы прямо на берег. То же самое сделал и незнакомец.

Всадив со всего разбегу челн в береговой ил, Олави вскочил на сушу и положил руку на маузер, спрятанный под курткой у поясницы.