Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

В тесном помещении в форменной черно-белой кругленькой фуражке сидит девушка и разбирает полученную корреспонденцию. Около нее пожилой почтальон ждет окончания разборки писем, чтобы разнести их по адресам. Иногда, чтобы доставить на дальний хутор заказное письмо, надо потерять целый день. Лыжи почтальона прислонены к стене почты, около маленького черного почтового ящика с серебряным изображением старинного рожка и телеграфной молнии.

— Нельзя ли мне купить или посмотреть последние газеты? — робко спрашивает Лундстрем занятую девушку.

На ней форменная фуражка, она при исполнении служебных обязанностей и не может отрываться от работы, чтобы отвечать на пустые расспросы каждого лесоруба.

Тогда Лундстрем уже немного громче спросил фрекен, не может ли она ему показать последние номера шведских газет, и, так как он говорил на чистом шведском языке, молодая почтарша решила поднять свое лицо от пачки писем и посмотреть в упор на посетителя.

О, ей очень приятно в этой глуши встретить человека, который хорошо говорит по-шведски; здесь уж слишком много грубых мужиков и мало настоящих интеллигентов. Она состоит в патриотической организации «Лотта Свард»[14], но правде надо смотреть в глаза: по знанию шведского языка здесь, в Похьяла, всегда можно отличить простонародье от людей образованных.

Она дала ему пачку последних шведских газет.

Самая свежая была недельной давности. Но Лундстрема каждая телеграмма ошарашивала последней новостью. Он прочел, что карельские повстанцы теснят на всех участках бегущих красных, что идет по всей Финляндии вербовка добровольцев на помощь Карелии, что социал-демократы настроены против поддержки карельского мятежа, но полагают, что нужно выяснить ситуацию, что демонстрации протеста, организованные рабочей социалистической партией, этими скрытыми коммунистами, разогнаны. Вожаки посажены в тюрьмы на разные, к сожалению, небольшие сроки.

Лундстрем великолепно знал, что буржуазные газеты врут, что они клевещут, искажают истину, скрывают неприятные для них факты, но обилие свежих телеграмм, победоносный тон всех этих реляций произвели на него такое впечатление, что молодая почтарша, внимательно следившая за ним все время, спросила:

— Что, вы нашли объявление о смерти родственника?

— Нет, фрекен, все в порядке, — не нашел что ответить Лундстрем и, поблагодарив почтаршу, пошел быстро обратно.

Он рассказал вполголоса обо всех этих новостях Олави и умолчал лишь о сомнениях, одолевавших его.

Олави, лежа на узкой лавке, спокойно выслушал его и, повернувшись на другой бок, бесстрастно заметил:

— Ну что ж, мы дадим им другие новости. — И, помолчав, добавил: — Только они их не напечатают…

Была его очередь отдыхать, и он не пропустил ее.

Но спал он недолго. Хозяин харчевни разбудил его.

Хозяин хотел купить картофель, который ребята везли на север, на лесозаготовки, в бараки.

— Вам там больше не дадут за мерзлую картошку. Я плачу наличными.

— Картошка не мерзлая. Непродажная. Мы ее сами съедим. Для того и везем.

— Ну что ж, если сейчас еще не мерзлая, через несколько часов совсем обледенеет. Слышал, как трещат дрова в печи?

— Ладно, ладно; мы обещали ребятам привезти картошку и привезем!

— Картошка ваша, но хозяева-то вы плохие!

Он подошел к саням и запустил руку в картофель. Лундстрем схватился за карман, в котором был револьвер.

Трактирщик с удивлением смотрел на картофелину, поворачивая ее во все стороны.

— Да, действительно, она еще не замерзла. Откуда вы ее везете?

«Еще одно слово, еще одно движение к саням — и тебя нет на свете», — сжимая зубы, думал Лундстрем.

Олави был бледен как снег.

И тогда Лундстрем, грубо отпихнув своим широким плечом трактирщика, пошел к лошади. Вскочив на сани, он дернул вожжи.

— Заплатили тебе, и помалкивай! — крикнул он хозяину.

Сани быстро покатили по укатанной дороге. Из дверей харчевни выскочил рыжебородый возчик.

Хозяин немного растерянно смотрел то на возчика, то на Олави. Рыжебородый сам ничего не понимал. Олави сказал ему:

— Становись на лыжи Лундстрема! — И обращаясь к хозяину: — Он у нас с придурью. Это он об заклад побился, что доставит картофель.

Через двадцать минут они догнали сани. Лундстрем уступил место возчику. О происшедшем разговора не было.

В четыре часа пополудни, в наплывающие вечерние сумерки, они снова вышли в путь.

Шли они молча, скользя на лыжах по сухому снегу, выпуская клубами белое густое дыхание.

На ресницах оседал иней.

Серебряным блеском покрывалась красная борода возчика.

Так они шли до утра, не присаживаясь на сани, чтобы не продрогнуть.

К рассвету они встретили на дороге лесную сторожку и постучались.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Дверь была не заперта, и около раскаленных камней очага спиною к вошедшим сидел незнакомец.

— Вот и отлично, вы пришли вовремя, товарищи, — сказал он.

Лундстрем, Олави и рыжебородый возчик сразу узнали голос Коскинена. Он уже спокойно отдавал распоряжения.