Мы здесь живем. Том 2

На предприятиях, в НИИ назначают людей, которые должны выйти на «встречу». Никому не хочется, и каждый старается как-то отвертеться от этой общественной нагрузки. То и дело слышно оправдательное: я не пойду, я в прошлый раз ходил (или ходила), что, мне больше всех нужно! Но вот назначенные к условленному времени занимают свои заранее отведенные места и стоят в ожидании и час, и два, и три. Плюнуть и уйти — на это у нашей публики духу не хватает: вышколенные. Между собой можно и поругать и гостя, и своих, но «выстоим» и встретим. Знают ли наши высокие иностранные гости, что выстроенные вдоль их маршрута улыбающиеся москвичи ждут не дождутся их проезда, чтобы быстрее разбежаться по своим делам? Угадывают ли они за этими улыбками озлобление согнанной публики?

До чего может эта показуха все испоганить, можно увидеть на таком примере. Когда у кремлевской стены решили перезахоронить прах неизвестного солдата, то тоже по пути перевозки праха таким же вот способом организовывали массовость мероприятия. И люди по привычке реагировали на эту затею: отказывались под разными предлогами выйти на свое место и отстоять. Каково это было наблюдать тем, у кого кто-нибудь из близких погиб на войне, а их коллеги теперь торгуются из-за того, кому пойти и кому на этот раз не надо ходить.

Для американского президента было сделано исключение: ему подобающей встречи со стороны населения не организовывали. Наоборот, как я рассказал выше, было сделано все, чтобы население вообще не заметило пребывания Никсона.

Таруса

Мы давно собирались съездить в Тарусу, но никак не могли выкроить времени для поездки. Все откладывали до тех пор, когда я где-нибудь пропишусь и устроюсь работать. Но мы уже столько откладывали эту поездку, а впереди не было никакого просвета в решении наших проблем, так что мы решили попробовать совместить приятное с нужным — съездить не только для приятных встреч, но и в надежде найти там жилье.

В Тарусе прописался и работал после освобождения из лагеря Алик Гинзбург. Мы с ним познакомились за несколько дней до его ареста в январе 1967 года и с тех пор не виделись.

И вот мы в Тарусе. Гинзбург жил на квартире у своих друзей Н.Д. и Е.М. Оттенов. Я с ними не был знаком, но Лариса была: она приезжала сюда после своего освобождения. Я по рассказам Ларисы и многих друзей имел представление о хозяевах как о хороших и порядочных людях. Хозяева были дома, а Гинзбург был на работе.

Первым нас встретил в этом доме пес по кличке Тимофей. Он отозвался громким лаем на наш звонок в ворота дома. Тогда еще ни у меня, ни у Ларисы и в мыслях не было, что этот дом с Тимофеем надолго станет для нас своим. Как не было в мыслях и того, что Таруса станет нашим давно желанным пристанищем. Пока же я был представлен Ларисой Елене Михайловне и Николаю Давыдовичу, а с их помощью установились приличные отношения и с Тимофеем. Пес оказался очень добродушным и к тому же любил побаловаться с гостями. Кроме Тимофея в этом доме жили еще две сиамские кошки. Вся эта четвероногая тройка довольно мирно уживалась.

Хозяева, как мне и говорили, оказались действительно приятными людьми. Должен сказать, что у меня осталась давняя предвзятость к людям того поколения. Ведь все они так или иначе причастны к тому позору и к трагедии нашей страны, которые сейчас зовут одним словом — 1937 год. Хотя на самом деле это не только 1937-й, а все годы после октября 1917-го. И не ограничилось это, не остановилось в 1937-м, а пошло дальше — и в 1940-е, и в 1950-е. Рано и сегодня говорить об этом как о нашем прошлом.

Поэтому я к людям того поколения отношусь больше с недоверием и всегда, глядя на них или слушая их, думаю: «А кем вы были тогда? Что вы делали тогда?»

И это относилось не только к таким, кто, как Оттены, благополучно пережили те годы, но также и к тем, кто «пострадал», но кому все же повезло пройти лагеря и потом дожить до освобождения.

И вот мы приятно беседуем в столовой-полуподвале в ожидании Алика. Смотрю я на хозяйку, Елену Михайловну, и иногда сам себя спрашиваю: много лет она прожила в эмиграции на Западе и неужели не догадывалась, куда, в пасть к какому чудовищу возвращается? В Россию Джугашвили, бр-р-р-р…

Позже, когда мы действительно очень близко познакомились с Оттенами и стали друзьями, я не раз задавал себе вопрос и касательно самого Н.Д. При его характере и независимости суждений было удивительно, что он уцелел. Он же отделался исключением из Союза писателей и всего лишь лишился работы. По тем временам это было, так сказать, детское наказание.

Об Оттенах и их доме мне придется говорить на этих страницах еще не раз.