Мы здесь живем. Том 3

Если все границы в Европе сейчас стабильны, то разделение Германии было до сих пор намечено пунктиром. Тридцать лет — слишком небольшой исторический срок для того, чтобы произвольно проведенная поперек единой страны линия воспринималась бы ее гражданами как граница между двумя государствами. Однако Декларация в Хельсинки никак не оговаривает ситуацию с Германией, и, значит, пунктир превращен в жирную черту, узаконившую существование двух Германий — то есть нарушение территориальной целостности и единства европейского государства. Два правительства — значит, две страны (да к тому же еще особый статус Берлина!) — к чему это может привести? Неужели Запад надеется, что в результате мирных переговоров, длись они хоть сто лет, Советский Союз согласится на объединение ФРГ и ГДР в действительно суверенное, не зависящее от СССР государство? Ну уж нет. Либо немцам придется привыкнуть к разделу, к «неприкосновенной границе»[10] и в конце концов образовать две нации, либо, что вероятнее, при удобной ситуации объединение произойдет так, как это желательно для СССР, то есть по вьетнамскому варианту (в лучшем случае — путем «мирной» капитуляции Запада в этом вопросе).

Положение с Германией чревато войной в Европе, и никакие Декларации 1975 года эту опасность ничуть не уменьшили.

Президент Форд перед поездкой в Хельсинки заверил американцев, что США не признают законности присоединения прибалтийских стран к СССР. Но при условии уважения имеющейся сегодня территориальной целостности СССР — в какой форме может реализоваться эта позиция США? В самих Литве, Латвии, Эстонии — кто пытался добиваться их независимости, тех уже косточки сгнили по Воркутам и Норильскам. А кто сегодня всего только заявляет свою позицию, идентичную позиции США и лично Форда, для тех находится место в пермских лагерях. Немало литовцев рассеяно — кто в Сибири и за полярным кругом, кто в эмиграции (то же и другие прибалты). Прибалтика постепенно заселяется русскими. Случись снова народное движение — снова повторилось бы кровавое избиение этих народов при таком же невмешательстве Запада (плюс его контакты с СССР во всех областях на основе взаимного уважения).

Вообще, что касается принципов равноправия народов, их права распоряжаться своей судьбой, невмешательства во внутренние дела стран-участниц, то не только подписание Декларации этих принципов совместно с Советским Союзом, но даже само их обсуждение с ним выглядит пародийно, превращает Совещание в Хельсинки в шутовскую комедию. Не семь столетий, а всего лишь семь лет прошло со дня оккупации Чехословакии. Живы родители и друзья Яна Палаха; в эмиграции, в тюрьме или, в лучшем случае, не у дел — бывшие сторонники Пражской весны. Не реабилитированы семеро московских демонстрантов, выступивших в 1968 году в защиту того самого принципа, под которым сегодня поставили подписи Брежнев, Гусак и Форд. Понятно: невозможно сегодня вернуться к августу 1968 года, поставить на прежнее место Дубчека, возвратить Чехословакии хотя бы тот уровень «суверенности», какого она достигла к моменту вторжения. Но хотя бы (в качестве гарантии провозглашенного принципа) только добивались — ну, скажем, полной реабилитации политических и общественных деятелей Пражской весны, возвращения им в своей стране доброго имени, чести, работы, наконец… Скажут: самый текст Декларации, сама детализация принципа невмешательства содержит в подтексте осуждение вторжения 1968 года. Хорошо, пусть недавнее прошлое будет уроком, который «держат в уме». Ну, а если повторилась бы теперь, после Совещания, ситуация 1968 года — уважаемые дипломаты Запада, вы полагаете, вместо танков Брежнев послал бы в Прагу (Варшаву, Будапешт и т. д.) корпус туристов-пропагандистов? Вы

действительно думаете, что вторжение не повторилось бы? Если так, то наивнее вас нет людей на всем земном шаре.

Если же Запад не столь непростительно наивен, чтобы надеяться на это, то тогда, значит, для Запада, как и для Москвы, вся эта шумиха вокруг Совещания, Декларации и вообще разрядки имеет чисто пропагандистское значение, провозглашенный же принцип невмешательства — это именно обещание Запада не вмешиваться и впредь в «спор славян между собой».

При этом Запад, вероятно, надеется, что ситуация 1968 года не повторится, то есть что ни одна восточноевропейская страна не взбунтуется даже в таких умеренных формах, как ЧССР. Тогда принципы Декларации не подвергнутся испытанию на прочность и мероприятия разрядки не будут дискредитированы в глазах общества, как дискредитирована деятельность Организации Объединенных Наций.