Мы живые

Лео стоял на крыльце пустого особняка. Он даже не пошевелился, когда услышал шаги Киры, пробиравшейся к нему через сугробы. Он стоял неподвижно, засунув руки в карманы.

Когда она подошла к нему, их глаза встретились. Этот взгляд значил больше, чем поцелуй. Затем его руки стиснули ее с такой дикой силой, словно он хотел в клочья разорвать ее пальто.

– Кира… – вымолвил он.

В его голосе прозвучало что-то странное, пугающее. Она сорвала с него шапку и, приподнявшись на цыпочки, дотянулась до его губ своими. Ее пальцы перебирали его волосы.

– Кира, я уезжаю, – сказал он.

Ее взгляд изменился, притих, голова немного наклонилась к одному плечу, в глазах – вопрос, но не понимание.

– Сегодня ночью я уезжаю. Навсегда. В Германию.

– Лео… – произнесла она.

Глаза ее раскрылись шире, но не были испуганными.

Он говорил, словно вгрызаясь в каждое слово, словно сами звуки слов, а не их значение, источали ненависть:

– Я преступник, Кира. Контрреволюционер. Я должен покинуть Россию, прежде чем они доберутся до меня. Я только что получил деньги из Берлина от тети. Мне переправили их контрабандой. Я только этого и дожидался.

– Ты уезжаешь сегодня ночью? – спросила она.

– Да, на лодке контрабандистов. Они вывозят из этой волчьей ямы человеческие тела и отчаянные души, такие как моя. Если нас не обнаружат, то мы доберемся до Германии. Если же нас поймают… не думаю, что всех приговорят к расстрелу, но я еще не слышал, чтобы кого-то помиловали.

– Лео, ты ведь не хочешь покинуть меня.

Он посмотрел на нее скорее с ненавистью, чем с нежностью.

– Иногда мне хочется, чтобы нас поймали и вернули назад.

– Лео, я поеду с тобой.

Он не удивился.

– Ты отдаешь себе отчет, какому риску ты себя подвергаешь?

– Да.

– Ты знаешь, что рискуешь жизнью, если мы не сумеем добраться до Германии, да и если сумеем – тоже?

– Да.

– Лодка отходит через час. Это далеко. Нужно ехать немедленно. На сборы времени у тебя нет.

– Я готова.

– Нельзя никому ничего говорить, даже попрощаться по телефону.

– Мне не нужно ни с кем прощаться.

– Хорошо. Пойдем.

Он подобрал шапку и, не говоря ни слова, быстро зашагал к улице, не глядя на нее, не замечая ее присутствия. Он остановил сани и назвал извозчику адрес. Острые полозья врезались в снег, а злой ветер вцепился в их лица.

Они завернули за угол, проехали обвалившийся дом; занесенные снегом кирпичи были разбросаны по всей улице. Свет от фонаря, стоящего за домом, проникал в пустые комнаты, освещая каркас железной кровати, который болтался, зацепившись за что-то наверху. Продавец газет выкрикивал грубым голосом: «"Правда"!.. "Красная газета"! Покупайте!»

– Там, – прошептал Лео, – там авто… бульвары… огни…

В дверях дома стоял пожилой мужчина, занесенный снегом. Голова его опустилась на грудь. Он спал, склонившись над подносом с домашними пирогами.

– …Помада и шелковые чулки… – прошептала Кира.

Бездомный пес вынюхивал что-то возле помойной бочки, стоявшей под темным окном кооператива.

Лео прошептал:

– …Шампанское, радио, джаз…

– …Словно «Песня разбитого бокала»… – прошептала Кира.

Мужик пробурчал, согревая дыханием руки:

– Сахарин, граждане!

Какой-то солдат грыз семечки, напевая песню про яблочко.

Следом за санями несло ветром отклеившиеся плакаты, которые, казалось, метались от дома к дому. Все оставалось позади: красное, белое, оранжевое, серпы, молоты, колеса, вши, аэропланы.

Шум города утихал у них за спиной. К небу тянулись черные фабричные трубы. Через улицу, от дома к дому, был протянут канат, на котором висел, словно занавес, огромный плакат. Извиваясь на ветру в немыслимых конвульсиях, он кричал улице и ветру:

ПРОЛЕТАР… НАША КОЛЛЕКТИ… РАБ… КЛАСС… БОРЬБУ ЗА СВОБ… БУД…

Глаза их встретились, и этот взгляд был словно рукопожатие. Лео, улыбнувшись, сказал:

– Я не мог просить тебя ехать со мной. Но почему-то я знал, что ты поступишь именно так.

Они остановились на какой-то немощеной улице, возле ограды. Лео заплатил извозчику, и они медленно пошли пешком. Лео с опаской проследил за санями, до тех пор, пока они не скрылись за углом. Он сказал:

– До моря еще три километра. Ты не замерзла?

– Нет.

Он взял ее за руку. Они пошли по деревянному настилу вдоль ограды. Где-то залаяла собака. Голое дерево гнулось и скрипело на ветру.

Они свернули с настила. Снега было по щиколотку. Теперь они шли полем, направляясь в бездонную темноту.

Она двигалась тихо и осторожно, как двигаются перед лицом чего-то неизбежного. Он не выпускал ее руки. Позади них дышал огоньками город. А впереди то ли небо опустилось на землю, то ли земля поднялась к небу; тела Лео и Киры словно раздвигали их, небо и землю.

Снег уже доходил до колен. Ветер рвал с них одежду, которая развевалась на ветру, словно паруса во время шторма. Они шли согнувшись. Холод больно обжигал лицо.

Там, за снегами, их ждал другой мир. За ними находилось то изобилие, которому, словно какому-то идолу, поклонялась оставшаяся позади страна: поклонялась страстно, раболепно, трагично. Там, за границей, начиналась жизнь.