Сидя на подоконнике, Кира смотрела, как по тротуару шлепали капли первого осеннего дождя. В чернильно-темных лужах появлялись пузырьки, окруженные колечками. Несколько мгновений они плыли по луже, а затем неизбежно лопались, словно маленькие вулканчики. Дождь монотонно барабанил по тротуару; его звук походил на отдаленный рокот мотора; среди однообразного шума выделялась одна струйка, словно где-то поблизости тек кран.
Внизу по улице двигалась одинокая фигура прохожего. Он шел сгорбившись; воротник старого пальто был поднят, руки засунуты глубоко в карманы, локти прижаты к бокам. Слегка покачиваясь, словно привидение, он удалялся – в город мокрых, блестящих под пеленой мелкого дождя крыш.
Кира не включала свет. Лео нашел ее сидящей на подоконнике в полной темноте. Он прижался к ней щекой и спросил:
– В чем дело?
– Ни в чем, – мягко ответила она, – просто скоро зима… и Новый год.
– Ты ведь не боишься? А, Кира? До сих пор мы продержались.
– Нет, – ответила она, – не боюсь.
Новый год начался с прихода управдома.
– Значит так, гражданин Коваленский, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу, теребя в руках шапку и избегая взгляда Лео. – По жилищному законодательству вы не имеете права проживать вдвоем в трех комнатах, когда имеется нехватка жилья. А жилья в городе не хватает, и людям негде жить. Из жилотдела ко мне прислали жильца с ордером на комнату. И я обязан ему, образцовому пролетарию, это жилье предоставить. Я поселяю его в вашей столовой, а вам останутся две другие комнаты. Не то сейчас время, чтоб жить в семи комнатах, как некоторые привыкли.
Новым жильцом был робкий, маленький пожилой человечек, который заикался, носил очки и работал бухгалтером на обувной фабрике «Красный скороход». Он уходил рано утром и возвращался домой лишь поздно вечером. Он готовил себе на своем примусе, и к нему никогда никто не приходил.
– Я вам нисколько не помешаю, гражданка Аргунова, – сказал он при первом появлении в квартире, – нисколько. Вот только ванная… Если вы разрешите мне раз в месяц помыться… буду премного благодарен. Что же до других удобств, то они, пардон, имеются во дворе. Я вас не побеспокою.
Кира и Лео переставили мебель, что была в столовой, в свои оставшиеся комнаты и заколотили дверь. Когда Кира готовила в гостиной, то просила Лео оставаться в спальне.
– Для нашего самосохранения, – объяснила она ему.
Андрей все лето находился в деревнях Поволжья по заданию партии.
В первый же день нового семестра он встретился с Кирой в институте. Он еще больше загорел; морщинки вокруг уголков рта напоминали то ли рану, то ли шрам, а скорее и то и другое.
– Кира, я знал, что буду рад вновь увидеть тебя, но не подозревал, что буду так… счастлив.
– У тебя было трудное лето, правда, Андрей? – спросила она.
– Спасибо тебе за письма, они помогали мне не падать духом.
Она посмотрела на твердую линию его сжатых губ.
– Что они сделали с тобой?
– Кто? – Но он понимал, что она знает.
Смотря куда-то мимо нее, он ответил:
– Ну, наверное, все это знают. Деревни остаются темным пятном на нашем будущем. Они еще не покорены, еще не с нами. Они повесили на сельсоветы красные флаги, а за пазухой прячут ножи. Они кланяются и кивают головами, посмеиваясь в бороды. Они вешают портреты Ленина на амбаре, в котором прячут от нас зерно. Ты читала в газетах о трех коммунистах, сожженных заживо в клубе? Я примчался туда на следующий день.
– Андрей! Надеюсь, ты поймал их?
– Кира! И ты так говоришь о борцах против коммунизма?!
– Но… Ведь они могли сделать то же
– Ну, со мной, как видишь, ничего не случилось. Не пугайся этого шрама на шее: случайно зацепило. Этот дурак не умел как следует обращаться с оружием и не очень хорошо прицелился.
В кабинете начальника Госиздата висело пять портретов: по одному – Маркса, Троцкого, Зиновьева и два – Ленина. На столе стояли два небольших гипсовых бюста: Ленина и Карла Маркса. Начальник носил крестьянскую рубаху-косоворотку, сшитую из дорогого черного сатина.
Он взглянул на свои ухоженные ногти, затем на Лео.
– Уверен, товарищ Коваленский, что вы, как и все, с радостью примете участие в нашей культурной революции.
– Что вам нужно от меня? – спросил Лео.
– Нам доверили культшефство над одним из подразделений Балтфлота. Вы понимаете, что я имею в виду? В соответствии с мудрой, блестящей политикой партии по распространению образования и пролетарской культуры мы с гордостью стали культшефом менее образованных братьев, как и все подобные нам учреждения. Значит, теперь мы отвечаем за культурное развитие наших храбрых балтийских матросов. Это будет нашим скромным вкладом в становление новой цивилизации, нового правящего класса.
– Прекрасно, – сказал Лео, – и что я должен делать?